Как-то я в субботу вечером должен был провести беседу в центре Афин: меня пригласили произнести проповедь в одном храме после вечерни. Я давно уже не выбирался в город в это время суток. На обратном пути сел в электричку, и пока в ней ехал, увидел много молодежи; ее было полно везде: в метро, троллейбусе, электричке. Куда бы я ни пошел, везде было множество молодежи.

Они выбрались из дома, чтобы развлечься, повеселиться, расслабиться, что-то ощутить, что-то обрести – они ведь неустанно чего-то ищут. Я бы сейчас готовился дома к воскресной литургии, отдохнул бы, поспал, а этой молодежи не терпелось уйти из дому, чтобы провести ночь неизвестно где и обрести что-то прекрасное. Они этим жили, этого искали. А я, поскольку в школе постоянно контактирую с их сверстниками, безо всякого смущения стал разглядывать их лица. Мне хотелось настроиться на их души, понять, что они чувствуют.

Я вошел в вагон и прошел назад, в самый конец, где народу наверняка будет поменьше. Там оказалось полно иностранцев, греков было мало. На следующей остановке большинство вышло. Видимо, где-то рядом был кинотеатр, потому что тут же вошло много той молодежи, о которой я сейчас говорю. С распущенными волосами, в рваных джинсах, принарядившиеся, современные, элегантные, в странной одежде, с прическами в стиле эмо, то есть зачесанными вперед, как будто их задувает ветром. Накрашенные, губы в помаде, лицо в тональном креме, все – в облаке ароматов, криков и смеха.

Я сидел и смотрел на них. Они – на меня. Разглядывая их, я пробовал изменить в них всё, что мне не нравилось. Мысленно вошел на минуту в роль художника и говорил себе: «Отодвинь немного в сторону волосы этого ребенка. Пускай видно будет лицо. А теперь очисти его. Что, там много красных прыщей? Ничего, пусть будут, это подростковое».

Я мысленно стер помаду с их губ, краску с глаз, очистил им лица, заменил кое-какую одежду, удалил всё ненужное. И лица их умиротворились, и когда я заглянул глубоко в глаза этим детям – с агрессивным, немирным выражением лиц, которые кривлялись, как ошалелые, улыбались, выглядя порой глуповато, о чем-то говорили, друг друга задирали, и то и дело раздавался их нервный, судорожный смех, – то увидел, что они были внутренне напряжены, и в душе у них не было мира. То, что они испытывали, не было радостью душевного покоя, то была какая-то другая радость – радость вседозволенности.

Конечно, вам доводилось видеть старые иконы, потемневшие, покрытые многими наслоениями, как их реставрируют специалисты. И когда лики очистятся, вдруг появляется очень красивая икона. Невероятно красивая. И ты видишь, что под грязью и патиной скрывался замечательный образ. Это пережил и я в ходе своего воображаемого «ваяния».

Бог для того и сделал меня священником, чтобы я мог заглядывать по ту сторону внешности и видеть то, чего не удается уловить другим людям из-за того, что мы привыкли коммуницировать поверхностно – только с тем, что в конкретный момент показывает нам другой, а не с тем, что он говорит своим сердцем, глазами. А между тем за этим холодным, ледяным, насмешливым, безразличным, поверхностным и незрелым взглядом можно открыть большие глубины, можно проникнуть в суть вещей и услышать песнопение, звучавшее, когда этот человечек был еще младенцем и его крестили:

– Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся!

Я действительно хотел открыть Христа в этих лицах с диковатым, странным взглядом, в этих детях, хохотавших и задиравших друг друга: вот парень приобнял девушку, ей стало неловко, он ее дергал, она ему отвечала, они веселились и заходились в смехе. С теми поправками, которые я сделал, выходили святые лица, очень хорошие лица. После моего мысленного вмешательства лица их стали до того хорошими, что я уже видел не их, а святого юношу, святую деву. И сказал себе: «Ты посмотри, ведь Бог создал этих детей, чтобы они были святыми!»

Все люди – хорошие, просто мы усвоили себе некоторые ужасные вещи, и они меняют наше лицо и портят его красоту

И когда они зачинались в утробе матери своей, то никакой ошибкой это не было. Бог никогда не делает плохого выбора, Бог никогда не дает человеку злую душу, не готовит его к тому, чтобы он стал злодеем, грешником, порочным человеком. Все люди – хорошие, просто мы усвоили себе некоторые ужасные вещи, пороки, мирские черты, и они меняют наше лицо и портят его красоту.

Я вот что попытался сделать как священник: убрать с их лиц фальшь и доискаться чего-то подлинного в каждом ребенке. И действительно почувствовал к ним большое уважение, невзирая на все их прыщи, легкомысленность и незрелость. Когда уберешь всё некрасивое, когда уйдет всё безобразие, вошедшее в нас вместе с нравами, распространенными в миру, и оглянешься вокруг, ты обнаруживаешь, что тебя, оказывается, окружают только хорошие люди. И какими святыми они могли бы стать!

Действительно, если сравнить их лица с ликами святого Георгия, святой Параскевы, святого Николая, святого Димитрия, святого Василия, святой Марины, то увидишь, что эти дети похожи на них, как и любой человек, если убрать с его лица то, что его обезображивает. Но только мы очень далеки от их святости. Почему же мы доходим до этого? Какими нас создал Бог – и во что мы превратились? Как же мы испортились? Как изменились? За чем повелись? Куда девались наша детская невинность, красота, простота, чистота? Мы ведь и душой нечисты, и телом не невинны. Кто сохранил невинность в наши дни?

Что бы нам ни сказали, ум склоняет нас ко злу. Хочешь что-нибудь сказать, а человек слышит другое; говоришь одно, он понимает другое; хочешь объяснить ему одно, а он уносится умом в другое. И он не виноват, он так научился. Такими нас сделали мир, эпоха, менталитет, а главное, тот, кто правит миром – искуситель, формирующий нравы мира сего. Над всем стоит Бог, Он – Господь истории, но мы отодвинули Его на периферию. И так дошли до того, что искуситель, начальник тьмы века сего, стал формировать менталитет и нравственность нашей эпохи. Мы сами испортились и портим своих детей, с малых лет калечим их, уродуем.

Не знаю, есть ли у тебя ребенок, не знаю, ребенок ли ты сам, не знаю, красивое ли у тебя лицо, как вот те хорошие лица, которые я увидел в электричке, когда сделал кое-какую коррекцию их, подобно реставратору, и под грязью просияла красота их души. Не знаю, какое у тебя лицо, сколько времени ты не чувствовал этой детской невинности, сколько лет миновало с тех пор, как ты впервые услышал лукавые слова, лукавые шуточки, когда в твою жизнь вошли первые пороки, и красота твоей души постепенно стала тускнеть и померкла.

Очень важно, как человек живет, с кем дружит, кто его друзья, как он проводит жизнь, как подвизается. Человек меняется. И это естественно, что меняется: когда растешь, ты меняешься, твое лицо не может всегда оставаться детским, ты вырастешь, повзрослеешь, выражение твоих глаз станет более серьезным, более проницательным. Так взрослеет человек, и маленький мальчик становится юношей, затем мужчиной, а маленькая девочка – девушкой, затем – степенной женщиной, серьезно смотрящей на жизнь. Не об этой перемене мы говорим.

Есть то, чего никогда нельзя терять, – это невинность души. Прекраснее всего – быть всегда невинным. Чтобы, сколько бы лет ни прошло, твое лицо – в морщинах ли оно или в прыщах – было красивым, но не как на обложках журналов, не увиденное по-мирски.

Невинность – это самое лучшее украшение; чистота, доброта, любовь – всё это отражается на лице

Невинность – это самое лучшее украшение; чистота, доброта, любовь, благородство души – всё это отражается на лице. Сколько бы времени ни проходило, ты можешь удержать эти качества, никогда их не терять, независимо от того, молод ли ты или уже стареешь, и всегда оставаться красивым (красивой), всегда иметь хорошее лицо.

А хорошее лицо – это не то, которое покрыто гримом, кремом и косметикой, а то, на котором отражается благолепие души. У нас есть Божия благодать, которую мы получаем при Святом Крещении, и когда мы дадим ей расцвести на своем лице, тогда все будем очень хорошими, очень красивыми.

Тебе нравится быть хорошим (хорошей)? Не говори «нет», я ведь могу тебе напомнить, сколько времени сегодня ты провела перед зеркалом; сколько раз тебя сегодня посещала мысль о том, как выглядят твои глаза, губы, лицо, волосы; как долго ты порой одеваешься в желании подобрать самую подходящую одежду для такого-то случая и сколько раз заглядываешь в зеркало, спрашивая себя: а как ты будешь выглядеть перед другими, красива ли (красив ли) ты, понравишься ли им?

Одна женщина пошла к своему духовнику. Она была наряжена, накрашена, в пудре и помаде. Духовник взглянул на нее и сказал:

– Почему ты так сильно красишься, дитя мое?

Она по простоте своей ответила:

– Потому что хочу быть красивой, отче. Разве это плохо?

А он ей ответил:

– Но ты ведь чрезвычайно красивая!

– Я знаю, отче, спасибо.

Она думала, что он делает ей комплимент. Но он пояснил:

– Я не это имею в виду, дитя мое. Ты красива душой. У тебя сокрытая, уникальная, исключительная красота. И прошу тебя: постарайся ее проявить.

Эта та красота, которая не создается косметикой, потому что утром, проснувшись и взглянув на себя в зеркало, ты видишь, что ты тоже дитя Адама и Евы – утомленная, с помятым лицом, сонная, с опухшими глазами, сама на себя не похожая: мы все люди. Но в тебе есть та красота, которая существует по ту сторону всего этого и которая не связана с благовониями мира сего. Это та «косметика», которую Дух Святой наносит на наше лицо, та красота (κάλλος), которую Дух Святой дарует нам. Отсюда и происходит слово «косметика» (καλλυντικά) – от слова «красота», и красота здесь означает благолепие, нечто связанное с высотой нашей души, отражающейся на нашем лице. Вот чего тебе надо поискать, вот что найти, вот во что облечься – и эту красоту показывать своему ребенку, мужу, людям.

Чтобы, куда бы ты ни пошла, ты была естественным человеком, а естественный человек прекрасен. Всё естественное прекрасно. Ты это заметила? Естественные цветы прекрасны, а искусственные, какими бы красивыми ни были, не настоящие, они не благоухают, у них нет естественного роста, как у живых, которые пробиваются из земли, расцветают и увядают, но даже тогда благоухают. Увядшие розы всё равно пахнут, потому что красота идет у них изнутри.

Так же и в нас есть благоухание. Господь создал всё прекрасным, но поскольку мы не раскрыли в себе этой красоты и не ищем ее в Боге, Который прекраснее всех людей – ведь Христос самый красивый, Он источник красоты, – то поэтому и ищем красот мира сего, поэтому и расходуются миллионы и миллиарды каждый год на производство косметики, поэтому мы и бросаем на ветер огромные суммы, лишь бы добиться желанной красоты, которая, несмотря ни на что, продолжает от нас убегать.

Когда смотришь на иконы в храме, ты видишь, что святые не обладали мирской красотой, у них нет тех ярких и производящих впечатление лиц, которые могли бы воздействовать на тебя плотски и сластолюбиво. Но они воздействовали красотой своей души, отражавшейся и на их телах. Разве Пресвятая Богородица не была красивой? Согласно апокрифическим источникам той эпохи, когда Она ходила среди людей, Она трогала души, внушала благоговение к Себе, передавала другим благодать Святого Духа, и они понимали, что такое хороший человек. При том, что Пресвятая Богородица всегда ходила с покрытым лицом и телом, в Ней не было ничего, что воздействовало бы на чувственность. Но Она глубоко воздействовала на души.

Красивый, по Богу красивый, смиренный, чистый, невинный человек воздействует на других, сам того не желая

Красивый, по Богу красивый, смиренный, чистый, невинный человек воздействует на других, сам того не желая. Он воздействует на них, хоть и старается от них скрыться. Смирение и красота его души не остаются незамеченными для мира.

У Пресвятой Богородицы было то, чем обладает и всякий святой. Смиренный – это самый красивый человек на свете. Как бы он ни выглядел. После Святой литургии, например, когда ты уже помолился, причастился, удостоился войти в Божественный рай, прикоснулся ко Христу, подходишь за антидором, затем выходишь на улицу, здороваешься с людьми, говоришь им: «Добрый день! Как вы? Как поживаете?» – тогда скажи мне, все эти люди, которые сейчас вокруг тебя, – разве они не кажутся тебе красивыми?

Они все видятся тебе красивыми. Ты не говоришь: «Вот этот страшный, вон та красивая, а эта безобразная». Ты не судишь людей таким образом. Тебе все кажутся очень хорошими, очень милыми, очень симпатичными. Вот что означает Святая литургия – она открывает нам путь в страну красоты, а страна красоты – это страна Бога. Где Бог, там смирение, простота, благодать, там притягательная сила. Нас притягивают Божия красота и люди, обладающие Божией благодатью.

(Окончание следует)