История преподобного Романа Сладкопевца примечательна не только сама по себе, но еще и тем, что ее могут пересказывать самым несуразным образом. Из самых благочестивых побуждений, конечно же.

Это случай такого яркого и оттого, прямо скажем, нечастого торжества справедливости, что мимо никак не пройти

Во-первых, это случай такого заметного, яркого и оттого, прямо скажем, нечастого торжества справедливости на этом свете, что мимо никак не пройти. Во-вторых, чудо случилось с прп. Романом в достаточно молодом возрасте, и потому в пересказах его делают всё моложе и моложе, пока не превращают в мальчика. Видимо, так удобно, когда обращаешься к детской аудитории.

Но надо же знать и меру. Иначе душеназидательная история превращается во что-то такое: «Все сверстники Романа сочиняли кондаки, а он не умел. И над ним все смеялись, а он плакал. Тогда он помолился Пресвятой Богородице, и Она дала ему такой дар, что он стал сочинять лучше всех! И все попросили прощения и стали у него учиться...».

***

С развитием византинистики нам становится известно всё больше про деятелей ее истории. В частности, и про Романа Сладкопевца. Потому некоторые сведения, которые раньше принимались безоговорочно на основании пары вариантов житий, теперь подвергаются сомнению.

Например, в прежних вариантах житий писалось, что он был неграмотен. Думается, так было воспринято слово «невежда». Но если для средневековой Руси «невеждой» был именно неграмотный человек, то для Византии VI века «невеждой» считался человек, который не прошел высших ступеней образования в риторической школе и не изучал философию.

А в остальном он мог быть и по нашим меркам очень даже образован. В частности, предполагается, что прп. Роман в ранней юности учился медицине. Что делает только больше чести его смирению и боголюбию. Не всякий решался оставить весьма хлебное ремесло ради служения Богу.

Так же теперь всё чаще приводятся доводы в пользу того, что прп. Роман был диаконом еще до переезда в Константинополь и службы в Великой Софии. При этом никто не спорит с тем, что в Софии он служил пономарем, а вовсе не диаконом.

В Великой Софии штат одних только священнослужителей доходил до 300 человек. Не знаю, считал ли кто-нибудь церковнослужителей. И всё это были самые-самые... Самые красноречивые проповедники, самые голосистые диакона, самые лучшие певчие – самые лучшие во всей Империи. Потому неважно, был ли Роман диаконом по сану – максимум, что ему доверили в Софии, – должность пономаря.

Тогдашний пономарь не участвовал в богослужении, на то были другие чины церковнослужителей. Пономарь убирался в алтаре – и тут не нужно никаких талантов, кроме усердия к благолепию храма Божия.

Тогдашний пономарь не участвовал в богослужении, на то были другие чины церковнослужителей. Пономарь убирался в алтаре

Сейчас алтарники частенько воспринимают участие в богослужениии как нечто важное, а уборку после него – как какую-то нелепую нагрузку, призванную занять их время. Поэтому настоятели храмов регулярно встают перед дилеммой: либо смириться с тем, что алтарь убирается не ахти, либо взять пожилую алтарницу, со всеми слабостями ее характера.

Но вернемся к Роману. Он трудился с утра до ночи. Его усердие к храмовому благолепию было настолько искренним, а поведение – настолько кротким и непретенциозным, что Патриарх Евфимий сделал личное распоряжение: платить Роману столько же, сколько платили певчим.

А знаете, сколько им платили? Певчий Великой Софии, спускаясь с клиросного возвышения, сразу получал солид. Это такая небольшая монетка с золотым содержанием – тысяч на 18–19 сегодняшних рублей.

Но, кажется, дело уперлось всё же не в золотое содержание, а в банальную зависть и ревность. Известное монастырское наблюдение гласит: «Где голосок, там и бесок». Неудивительно, что такое дарование сопряжено с соблазном тщеславия. А тщеславие – та страсть, которая наиболее противна вере, как и Господь наш сказал: «Как вы можете веровать, если ищете славы от людей?» (ср. Ин. 5, 44)

Известное монастырское наблюдение гласит: «Где голосок, там и бесок»

Потому певчие, пройдя через все круги терзаний уязвленного самолюбия, решились на довольно нахальную интригу. Неясно, на что они надеялись, подставляя патриаршего любимца. Наверное, чувствовали, что тот не скажет Патриарху подробностей, даже будучи спрошен. А возможно, думали, что им ничего не будет, как особо ценным кадрам. Или же просто не могли уже сносить озлобления от зависти. Страсти, они ведь такие – ослепляющие...

Так или иначе, но во время службы Рождественского Сочельника они подхватили Романа и вытолкнули его вместо певчего на возвышение посреди храма, с которого певчие пели сольно. И это надо представить: служба Сочельника, в храме тысячи народа, весь синклит, Царь, Патриарх... и вдруг нелепая пауза в великолепной праздничной службе.

Естественно, все оглянулись на человека, стоящего на кафедре среди храма. Во многих вариантах жития говорится, что Роман попытался спеть – и опозорился. Лично мне сложно представить, чтобы он попытался это сделать, – не так уж он был наивен, чтобы повторить то, что делали лучшие певцы Империи. В любом случае Роман спустился с кафедры под укоризненно-насмешливыми взглядами.

Пресвятая Богородица явилась Роману в сонном видении и даровала поэтический и музыкальный дар

Пережив такое унижение, он долго плакал перед иконой Божией Матери. Заметим это: святые – не те, кому не больно! Святые – те, кто от боли не озлобляются, не проклинают обидчиков, не желают им зла, не ропщут на Бога...

Дальнейшее известно: Пресвятая Богородица явилась Роману в сонном видении и даровала поэтический и музыкальный дар.

Текст, который он воспел, отодвинув певчих на службе Рождества Христова, – квинтэссенция смыслов, поэтической оригинальности и совершенства. Кроме того, голос преподобного наполнил своим прекрасным звучанием не только старую Софию; он до краев наполнял и новую – огромную и по нашим меркам.

Это было дарование, поразившее современников в самом центре культурной жизни Империи. Блистательной Империи, знавшей толк в словесности и искусстве.