Язык добродетели

В житии святителя Спиридона Тримифунтского подробно рассказывается, как святой старец на І Вселенском Соборе вступил в состязание с греческим философом, защищавшим ариеву ересь. Представленные святителем аргументы были самым простым исповеданием сути веры во Всемогущего Бога в Троице Единого и в совершенное Богом-Сыном спасение человеческого рода. Тем не менее, после разговора со святым Спиридоном философ, обратившись к своим друзьям, сказал: «Слушайте! Пока состязание со мною велось посредством доказательств, я выставлял против одних доказательств другие и своим искусством спорить отражал всё, что мне представляли. Но когда вместо доказательств от разума из уст этого старца начала исходить какая-то особая сила, доказательства стали бессильны против нее, так как человек не может противиться Богу. Если кто-нибудь из вас может мыслить так же, как я, то да уверует во Христа и вместе со мною да последует за этим старцем, устами которого говорил Сам Бог».

В этом небольшом эпизоде из жития святителя Спиридона, как, впрочем, и в других историях, связанных с его праведным служением, с особой силой явлен вопрос о том языке веры, с помощью которого христиане должны обращаться к миру, отвергающему Христа. Святитель был пастухом, он не имел особого запаса богословской образованности, которая могла бы противостоять мудрости философов. Безусловно, его язык был языком добродетели, доступным каждому христианину. В Нагорной проповеди Спаситель ясно указывает на это, когда говорит: «Вы – свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Мф. 5: 14–16).

В реальной жизни исполнение заповеди о преображении мира посредством добродетели, нравственной деятельности связано с рядом трудностей. Каких?

Однако в реальной жизни христианина исполнение заповеди о проповеди веры, преображении мира посредством добродетели, нравственной деятельности связано с рядом трудностей. Так, Господь говорит об отвержении на Страшном суде даже тех, кто Его именем будет творить чудеса, а значит исцелять, наставлять, убеждать оступившихся: «Многие скажут Мне в тот день: Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали? и не Твоим ли именем бесов изгоняли? и не Твоим ли именем многие чудеса творили? И тогда объявлю им: Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие» (Мф. 7: 22–23). Выходит, язык добродетели, на котором мы призваны разговаривать с миром, не так уж и прост.

Помочь разрешить трудности может внимательное прочтение Евангелия в целом. В той же Нагорной проповеди Господь несколько раз указывает на механизм действия добродетели в мире: «…Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (Мф. 6: 4, 6, 18). А евангелист Иоанн Богослов так раскрывает смысл слов Спасителя о «свете добрых дел», который должен светить перед людьми: «Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир» (Ин. 1: 9). Наконец, Сам Спаситель совершенно определенно указывает: «Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни» (Ин. 8: 12).

    

Как видим, в Евангелии однозначно указан вектор, по которому должно быть направлено всякое усилие преобразить мир вокруг нас, засвидетельствовать об Истине. Этот вектор направлен не на изменение действительности, наведение порядка в обществе или наставление близких, он направлен единственно на Христа. Поэтому всякая добродетель имеет силу и значение постольку, поскольку она имеет дух Христов, способствует самому человеку приблизиться к Небесам, стяжать нищету духовную. И наоборот, если мы делаем что-то с целью изменить мир, поучить окружающих, даже принести им пользу, забывая при этом о Христе, – то подобные усилия становятся угрозой для нашей души и вряд ли помогут близким. Таким образом, тот свет добрых дел, которым мы стремились изменить мир, превращается в сумерки мыслей о собственном значении, важности своих усилий. Спаситель предупреждает: «Если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?» (Мф. 6: 23). В то же время это не значит, что подобное настроение является однозначно греховным, что все наши дела, так или иначе связанные с мыслями об изменении жизни окружающих, становятся камнем для души, который может повергнуть в отчаяние. Нет, речь о другом – о векторе наших мыслей, об их магистральном направлении. Остальное, конечно же, будет примешиваться, да и не сразу человеку удастся правильно настроить расположение своей души. Всё это приходит со временем, и абсолютная чистота здесь вряд ли возможна. Однако четкое осознание смысла и цены наших добродетелей должно быть, должно возвращать нас к осознанию того, что наши усилия без Христа ничего не стоят.

Вопрос, насколько то или иное доброе дело поможет ближнему, является опасным свидетельством неискренности наших устремлений

Всякая добродетель должна стать тайным языком общения человека с Богом, магистральным путепроводом, по которому заряд Христов будет поставляться для светильников наших душ. И отцы совершенно ясно говорят об этом, когда утверждают, что призвание добродетели – воспитывать в человеке смирение, осознание того, что всё сделанное намного меньше благодеяний Божиих, а не усовершенствовать мир вокруг нас. В этом смысле вопрос, насколько то или иное доброе дело, сделанное по евангельской заповеди, поможет ближнему, является опасным свидетельством неискренности наших устремлений. Выходит, мы творим добродетель не потому, что стремимся в своей жизни исполнить Евангелие, не потому, что веруем в его спасительную силу, а потому, что считаем Благую весть Спасителя хорошей и полезной инструкцией по благоустройству нравственного, справедливого общества. Это не жизнь по вере, а нравственный атеизм, опасное христианство без Христа.

Не случайно именно в Церкви мы видим простого пастуха, который убеждает искусного философа. Это свидетельство истинной силы языка веры в духе Христовом. Этот язык силен не своим красноречием, не величиной добрых дел, подтверждающих его полезность и правильность, он силен близостью души говорящего Истинному Свету, «просвещающему сидящих во тьме и тени смертной» (см.: Лк. 1: 79).