Искупление красоты

Православие.Ru / Интернет-журнал, 28 февраля 2015 г.  http://www.pravoslavie.ru/jurnal/77575.htm

Сергей Худиев

В деньТоржества Православиямы празднуем победу Церкви над всеми ересями в ее истории, завершение эпохи великих христологических споров. Но событие, которое послужило причиной установления этого торжества, – это победа над иконоборчеством.

Церковь отстояла почитание святых икон. Мы сегодня входим под своды храма, и нас встречают лики Господа и святых, сцены из истории спасения, потому что тогда VII Вселенский Собор постановил «полагати во святых Божиих церквах, на освященных сосудах и одеждах, на стенах и на досках, в домах и на путях честные и святые иконы, написанные красками и из дробных камней (мозаики) и из другого способного к тому вещества устрояемые, якоже иконы Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа и Непорочной Владычицы нашей Святой Богородицы, также и честных ангелов и всех святых и преподобных мужей».

Вероучительное, богословское значение этой победы очень велико, но о нем уже сказано много. Мне бы хотелось рассмотреть прошедшее с несколько другой стороны – со стороны взаимоотношения веры и культуры.

Иконоборчество означало развод между верой и искусством.

Это хорошо видно на примере протестантской волны иконоборчества

Иконоборчество, помимо прочего, означало развод между верой и искусством. Это хорошо видно на примере более поздней, более близкой к нам по времени волны иконоборчества – протестантской Реформации XVI века. Как-то я смотрел документальный сериал ВВС об истории английского искусства. Немногие сохранившиеся образцы средневекового церковного искусства Англии производят поразительное впечатление небесной красоты – но, увы, их довольно мало. Судя по этим образцам, Англия могла бы в мире искусства стоять вровень с Италией или даже превзойти ее – но эта великая и цветущая культура была уничтожена почти полностью. Можно по-разному оценивать духовные плоды Реформации, но в культурном отношении это была катастрофа. Ревностные пуритане, полные решимости искоренить всё, что они находили противным их прочтению слова Божия, жгли иконы, отскребали фрески, разбивали мозаики и оставляли старинные храмы пустыми – а когда они строили новые, это были предельно простые дома, где ни архитектура, ни тем более изображения не могли отвлечь собравшихся от единственного, что в глазах пуритан заслуживало внимания, – Библии. В наше время их часто сравнивают с ваххабитами – и хотя всякая аналогия хромает, вандализм под флагом «борьбы с идолопоклонством», знакомый нам по недавним новостям, с большой силой проявлял себя и в то время.

Только столетия спустя, в XIX веке, когда яростная вражда к Риму начала остывать, в эпоху неоготического возрождения англичане начали снова возводить храмы, хотя бы несколько достойные прежней славы Англии, – храмы, которые они уже не боялись украшать изображениями Господа Иисуса, ангелов и святых.

Та же Реформация в Голландии не убила изобразительное искусство, но почти полностью выбила его из религиозной сферы; художник мог быть благочестив, но он уже не служил своим искусством Богу – а только зарабатывал на жизнь. Люди уже не украшали Церкви, а рисовали портреты, натюрморты, бытовые сценки – как с одобрением говорили в советских книгах по искусству: «они обратились к реальной жизни».

И вот один из вопросов, на который Церковь и иконоборцы отвечали по-разному, – это вопрос о том, может ли искусство, может ли красота, созданная людьми, служить Богу. Является ли дар художника чем-то, что Бог дает ему для служения Церкви, или это просто ремесленническая способность, в лучшем случае профанная, в худшем – греховная?

Вся эта красота, павшая под топорами пуритан, – была ли она прославлением Бога (как видели ее средневековые художники) или языческой скверной (как видели ее пуритане)?

Означает ли Воплощение, что и эта сторона нашей природы – способность творить и воспринимать красоту, искуплена Христом и может найти свое место в Его Царстве? Может ли художник, войдя в храм, сложить свои дарования у ног Христа – или он должен оставить их за дверью?

В Библии мы читаем, как Бог наделяет строителей особыми дарованиями для украшения Его скинии

Является ли красота – красота Божиего мира и красота, созданная благочестивыми людьми, – свидетельством о Боге, или это что-то ненужное и пустое? Священное Писаниеподразумевает первое. Мы читаем, как псалмопевец прославляет Бога за Его творение: «Дело Его – слава и красота, и правда Его пребывает вовек» (Пс. 110: 3). Мы узнаем, как Бог наделяет строителей особыми дарованиями для украшения Его скинии: «И сказал Господь Моисею, говоря: смотри, Я назначаю именно Веселеила, сына Уриева, сына Орова, из колена Иудина; и Я исполнил его Духом Божиим, мудростью, разумением, ведением и всяким искусством, работать из золота, серебра и меди, резать камни для вставливания и резать дерево для всякого дела; и вот, Я даю ему помощником Аголиава, сына Ахисамахова, из колена Данова, и в сердце всякого мудрого вложу мудрость, дабы они сделали все, что Я повелел тебе: скинию собрания и ковчег откровения и крышку на него, и все принадлежности скинии» (Исх. 31: 1–7).

Бог любит красоту; Он ее Создатель; Он наделяет нас способностью воспринимать красоту, а некоторых из нас и способностью создавать ее. Иногда у нас спрашивают: зачем мы так обильно украшаем наши церкви? Ведь Бог услышит нас, если мы будем молиться Ему даже в сарае… Ответ очевиден: потому что Бог создал нас существами, способными ценить и любить красоту, и если нам стремиться жить среди красоты, а не среди уродства, то что же нам украшать в первую очередь, как не место, где мы поклоняемся Богу?

И если красота искуплена Христом, то в первую очередь для того, чтобы свидетельствовать о красоте Его Царства и наставлять людей в вере и благочестии. Как сказали отцы VII Вселенского Собора: «Ибо, чем чаще через изображение на иконах они бывают видимы, тем более взирающие на них побуждаются к воспоминанию о самих первообразах и к любви к ним и к тому, чтобы чествовать их лобызанием и почитательным поклонением, не тем истинным по нашей вере служением, которое приличествует одному только Божескому естеству, но почитанием по тому же образцу, как оно воздается изображению честного и животворящего Креста и святому Евангелию, и прочим святыням, фимиамом и поставлением свечей, как делалось это по благочестивому обычаю и древними. Ибо честь, воздаваемая образу, восходит к первообразу, и поклоняющийся иконе поклоняется ипостаси изображенного на ней».