Наверное, одна из самых больших загадок, стоящих перед человеком — как для нас возможно что-то знать о Боге? Если Бог — Творец мироздания, то Он находится за пределами познания, и Сущность Его непостижима.

С другой стороны, что-то мы о Боге знаем — мы к Нему обращаемся, Он открывает нам Себя.

Как же возможна эта встреча?

Прячась от славы Божией

Католическое богословие говорит, что Бог открывается нам в некоторых тварных подобиях. Например, на горе Фавор Он является в тварном свете. Его Преображение — это некая люминесценция, свечение, явление тварное, подобное свету лампочки или звезды.

Православное богословие исповедует различение в Боге непостижимой Божественной сущности, или природы, с одной стороны, и Божественных энергий, Его славы, которую человек может постичь и воспринять. Именно предвечные, нетварные Божественные энергии, именно этот свет видят апостолы на горе Фавор. Когда пред ними преображается Христос — изменяется не Он, а их восприятие Его. Именно поэтому на Фавор восходят не все апостолы, а всего лишь трое наиболее подготовленных. Хотя трудно и им: на иконе Преображения Господня мы видим, что они буквально закрывают лица от этого сияния предвечной Божественной славы.

Свет и мрак Божества

На иконе Преображения, как и на иконах Вознесения, Успения и Воскресения, мы видим, что чем ближе ко Христу, тем более темными становятся краски — вплоть до иссиня-черных тонов. Почему православные византийские и древнерусские иконописцы отходят от евангельского текста? Ведь в Евангелии сказано, что при Преображении Господнем одежды Его блистали как снег, Его осеняет облако — очевидно, что это белые тона.

Ответ на это недоумение догматический. Темные тона вокруг Христа символизируют непостижимость Его Божественной сущности. Как писал Григорий Богослов: «Мы знаем, что Бог есть. Но мы не знаем, что Он есть».

От Адама до Паламы

Бог выходит из своей сокрытости и непостижимости навстречу человеку, открывая Себя ему в Своих Божественных энергиях — Своей славе. Эту славу видит Моисей на горе Синай: «задняя Бога». Не сущность, но Его свет. Этим же светом сияет его лик, когда он сходит к народу, закрываясь платом, ибо свет этот ослеплял шедший из пустыни в страну обетованную Израиль.

Этот же свет ощущал сердцем Адам в раю, о чем рассказывал преподобный Серафим Саровский Мотовилову.

Когда мы слышим о Божественном свете, мы вспоминаем дивного святого, положившего жизнь на то, чтобы раскрыть и изъяснить эти истины — святителя Григория Паламу. Если мы обратимся к его проповедям на Преображение Господне и знаменитым «Триадам в защиту священнобезмолвствующих», в которых он отстаивает различение в Боге непостижимой сущности и энергий, благодаря которым человек может приобщиться к Его славе, то мы должны вспомнить и о том, что святитель Григорий Палама не просто теоретизировал. Он сам имел опыт общения с Богом.

Этот опыт он обрел на горе Афон, и его-то он и отстаивал в своем богословии.

Опыт встречи

Очень важно, что этот опыт богообщения, непрестанной сердечной молитвы, созерцания нетварного Божественного света мы находим в текстах ранних отцов, в свидетельствах мучеников, созерцавших Воскресшего Христа, иными словами, в подвиге многих святых, начиная от первомученика архидиакона Стефана (он видел Христа одесную Бога Отца, о чем говорил побивавшим его иудеям) и заканчивая преподобным Симеоном Новым Богословом и поздневизантийскими Отцами.

Церковь передает этот опыт и в наши дни. Об этом говорит нам знаменитая беседа преподобного Серафима Саровского с Мотовиловым «О цели христианской жизни». Мы читаем о нем в письмах Феофана Затворника и Оптинских старцев, в жизнеописаниях исповедников и новомучеников Российских. Из последних канонизированных подвижников можно назвать имена Силуана Афонского и Симеона Псково-Печерского. Напомню, что отец Симеон был наставником архимандрита Иоанна (Крестьянкина) и других псково-печерских старцев.

Человек и вечность

Именно к этому опыту — не философских построений, но личной встречи с Богом — нас приобщает Церковь в день Преображения Господня. В этой встрече оказывается, что Господь гораздо ближе к нам, чем мы можем вообразить. Прежде всего, само бытие тварного мира дано Богом. Всему миру — в том числе и нам, в том числе и бесам, отпавшим когда-то ангелам, — Господь дает бытие, и это само по себе уже есть действие Его нетварных энергий, о чем в свое время писал преподобный Иоанн Лествичник в «Лествице».

Более того, Бог дает человеку и ангелам не только бытие во времени, но и вечность — приснобытие, которым тварный мир, вселенная, не наделен. Космос не войдет в вечность в том состоянии, в котором находится сейчас. А человек войдет.

Наконец, Бог призывает человека к благой вечности в богообщении, о чем писали такие святые, как Максим Исповедник и Иоанн Дамаскин.

Уподобимся Богу в добре

Вхождение в благую вечность начинается здесь, во времени. Как оно возможно для нас — людей, далеких от аскезы и глубокой молитвы? Ответ находим в двадцать пятой главе Евангелия от Матфея, где мы читаем, что дистанция между нами и Богом равна расстоянию между нами и ближайшим нуждающимся в нас человеком. Христос Сам говорит, что кто подал другому чашу воды — подал Ему, кто поделился одеждой — поделился с Ним.

Он называет нас Своими братьями и сестрами. Мы стали родными Богу. Вочеловечившись, Слово Божие воспринимает и все узы родства, которые связывают все человечество в Адаме и Еве. Потому-то все, что мы делаем кому-либо, мы делаем Ему Самому.

Оказывается, мы призваны к тому, чтобы уподобиться Богу в добре — в этике, в исполнении заповедей. Через это человек и делается способным к благодатному общению с Богом, к стяжанию Его нетварных энергий.

Ад не для людей

Теперь нам становятся понятны слова Христа о том, что те, кто заботились о ком-то, делились с кем-то, призваны войти в Царствие Божие, уготованное им от сложения мира Отцом Небесным.

В это Царствие мы призваны все. Если мы там не оказываемся, значит, что мы в собственной свободе развернули себя против Бога, замкнули себя в собственном эгоизме, не научились любить. И через это, читаем в том же Евангелии от Матфея, уподобились бесам и оказались в огне, уготованном для сатаны и ангелов его. Для человека он не уготован. Человеку там делать нечего — это бесчеловечное место.

Очевидно, что огонь этот — не физический и материальный. Это не «угольки», о которых иногда говорят наши оппоненты атеисты, а муки совести о том, что и рад бы человек быть с Богом в общении — да не о чем ему с Богом общаться, не выучил он языка общения с Ним — языка любви. Потому он и оказывается в запертом изнутри батискафе, в своей сосущей внутренней пустоте — в мире, в котором нет места ни для Бога, ни для ближнего.

Как это возможно, замечательно говорит писательница Джоан Роулинг в последней книге про Гарри Поттера в главе «Кингс-Кросс», где Гарри встречает осколок души Вольдеморта после смерти…

День Восьмой

Спасение — не в запредельной выси и не в бесконечной дали. Оно рядом. Об этом святой Патриарх Константинопольский Фотий говорил так: «В человеке я вижу тайну богословия». Господь и Бог наш Иисус Христос находятся на расстоянии вытянутой руки от нас. Проходя путь к ближнему, мы очищаем свое сердце — и начинаем им видеть Бога. Мы начинаем воспринимать Его незримое присутствие в нашей душе и нашей жизни.

А если мы делаем следующий шаг — приходим уже ко Христу в храм и соединяемся с Ним в Святой Евхаристии, то оказывается, что в этом Таинстве мы уже в земной жизни начинаем жить жизнью Царствия Божия, входим в Восьмой день.

Об этом замечательно говорит Григорий Палама: Божественный свет, созерцаемый в Преображении Господнем — это свет Восьмого дня. Литургия, Евхаристия и называется Таинством Восьмого дня.

Чудо Евхаристии

Современный православный богослов, ученик протоиерея Георгия Флоровского митрополит Иоанн (Зизиулас) пишет, что Евхаристия — живая икона Царствия Божия, в которой епископ — образ Христа, священники — образы апостолов, диаконы — образ ангелов, а миряне — образ народа Божия, того царственного священства, в которое мы все посвящены в таинстве миропомазания.

Будучи возведены в это царственное священство, мы всей Церковью, во главе с епископом или в его физическом отсутствии, но незримом присутствии в возглавляемой им общине священнодействуем в непередаваемом чуде таинства евхаристии. По канонам Православной Церкви невозможно совершение евхаристии одному священнику, без мирян. В частности, хор поет от лица народа. Потому что только там, где собраны двое или трое во имя Христово, Он посреди.

Обновление Завета

В этом богопредстоянии, священнодействии мы обновляем Новый Завет со Христом, в который мы вступаем в Евхаристии, по Его слову: «Сие есть Кровь Моя Нового Завета… Сие есть Тело Мое, за вас ломимое».

На Тайной Вечере мы встречаемся с Богом и что-то о Нем узнаем — не только в нашем внутреннем усилии, в нашей обращенной к Нему молитве, но и в Его непостижимой славе, которой мы сами незримо исполняемся, что ощущаем сердцем: здесь и сейчас начинается наша новая жизнь. Здесь и сейчас наша попытка исполнять заповеди, наша забота о ближнем делают нас при всей нашей немощи причастниками Божества. Здесь и сейчас мы не просто слышим о Преображении Господнем, но и сами преображаемся, сочетаемся со Христом и вместе с апостолами, насколько можем вместить, славим Его невыразимую словом человеческим любовь и милость к нам.

На этом пути навстречу Христу, пострадавшему за нас на Голгофе и Воскресшему, мы начинаем понимать, что это все не просто дошедшее до нас древнее благовестие, но настоящее, растворенное в будущем. У нас, христиан, есть возможность, входя в радость общения со Христом, уже в земной жизни стать наследниками жизни вечной и Царствия Божия.