Притча о блудном сыне, которую мы находим лишь у евангелиста Луки, нарочито предлагается нам Церковью во вторую подготовительную неделю перед Великим Постом. Это вполне понятно: к покаянному великопостному поприщу необходимо подготовиться предварительным осмыслением этой важнейшей стороны духовной жизни христианина – покаянного делания. Начало такого осмысления было положено в Неделю о мытаре и фарисее, а в неделю следующую – о блудном сыне – оно продолжается.

Главная мысль Притчи о блудном сыне, несомненно, в откровении той истины, что человек, на какой бы стадии нравственного отдаления от Бога ни находился, имеет всегда открытую возможность вернуться к Нему и найти в Нем любящего Отца, Который без упреков и с присущей Ему щедростью принимает всякого, кто возвращается к Нему через покаяние и отвержение прежней греховной жизни.

Однако в этом рассказе есть еще один очень важный образ – старший сын, который от отца никуда не уходил, – образ, «прорисованный» в самом конце и очень лаконично, а потому обманчиво представляющийся маловажным. Тем не менее достаточно даже немного присмотреться к этому образу, чтобы убедиться в подобной обманчивости.

Старший сын – образ человека, потерявшего ощущение близости Бога и радость единства с Ним

Старший сын – не отрицательный персонаж притчи. В ней вообще нет отрицательных персонажей, а точнее – в образе обоих братьев Господь сообщает нам о положительном и отрицательном опыте человека на разных стадиях его духовного становления. Если от образа переходить уже к смысловому ядру притчи, то младший сын – образ человека, духовно очнувшегося на своем греховном пути, обретшего веру в Бога и вернувшегося в Дом Отчий, то есть в лоно Церкви. Старший сын – образ человека, уже давно (может, и с рождения) пребывающего в Доме Отчем, но страдающего определенными болезнями, свойственными именно его положению. А потому для нас – множество лет, а то и десятилетий пребывающих в лоне Церкви – образ старшего сына не менее, а, возможно, и более важен, чем образ сына блудного.

«Я столько лет служу тебе…»

Высокое достоинство старшего сына определено в притче словами самого отца, который говорит ему: «Сын мой! Ты всегда со мною, и все мое твое». Сам сын добавляет о себе, что уже много лет служит отцу и никогда не преступал его приказаний. Однако при этом мы видим, что он не разделяет радости отца о возвращении младшего брата. Придя с поля, получив известие о возвращении блудного брата и увидев реакцию отца, он, как повествует Евангелие, «осердился и не хотел войти». Но почему?

Неспособность разделить с отцом радость о возвращении брата явилась здесь следствием потери старшим братом другой радости – радости жизни рядом с отцом. То, что младший сейчас обрел и отчего счастлив, старший уже потерял, и потому счастье брата вызывает у него раздражение, быть может до конца и не осознаваемое им самим. Раньше он сам жил этой радостью рядом с отцом в его доме. Он прекрасно понимал и, главное, чувствовал, что все принадлежащее отцу принадлежит вместе и ему, потому что отец любит его и он любит отца. Поэтому раньше не возникало и мысли о каком-то отдельном козленке: он разделял свою трапезу лишь с любимым отцом и был вполне благополучен. Однако со временем все поменялось. То единство с отцом, которым они раньше жили, по каким-то причинам ослабло, и вместе с тем незаметно ушла и та радость, которая прежде была неизменным спутником его пребывания рядом с отцом. Как следствие, даже при внешнем соблюдении всех приказаний отца, старший сын постепенно потерял ту способность любить, которая так отличала его отца, а значит, была свойственна и ему. Его стало тяготить соседство отца, а скорбь о потере брата сменилась в нем озлоблением и тайной завистью об оторванном наследстве. Мысль о козленке для веселия с друзьями – нечто подобное желанию младшего в начале повествования – стала все более подтачивать и без того пошатнувшееся единство его с отцом. Поэтому весть о возвращении брата и особенно о той встрече, которую устроил ему отец, не могла не отозваться в его сердце горечью озлобления.

О потерянной радости

Старший сын – образ человека, который «оставил первую любовь свою» (Откр. 2: 4). Период неофитства – период «мощных крыльев» и «высокого полета», – когда человек может часами с любовью взирать на икону Спасителя, а продолжительная всенощная пролетает «за одну минуту», этот период неизбежно заканчивается, и человек «опускается на землю», чтобы уже в поте лица снискать себе хлеб духовный. Бог не оставляет человека, нет. Но, подобно старшему сыну, «отправляет его в поле», чтобы трудом он стяжал то, что прежде получал даром. Отправляет его не с пустыми руками, а дает и орудия: опыт той Отчей любви, которую он уже вкусил, и радость общения с Ним, которая способна усладить всякую горечь труда.

Задача не из простых даже с подобными орудиями в руках, ведь почва-то – настоящая «целина»! Все усердие духовного пахаря в том и состоит, чтобы не «притупить орудия» о «целину»: сохранить «первую любовь свою» – ощущение той радости, которая рождается и живет в душе, верной Богу.

Патологическая и как будто уже безвозвратная потеря этой радости и ощущения близости Бога – на мой взгляд, одна из серьезных духовных проблем современных христиан. Неизбежные легкоузнаваемые признаки такой потери – почти непрекращающиеся окамененное нечувствие, теплохладность и уныние – с пугающей скоростью умножаются в современном христианском обществе, и пока эта тенденция только набирает обороты. Увы, уже немало среди нас тех, кто забыл, что такое сердечная радость после молитвы или мир в душе после приобщения Святых Таин. Немало и тех, кто, пребывая в Церкви многие годы, как будто «затерялся» в ней и уже давно не ощущает, что вокруг него братья и сестры, а Глава всем нам Христос. Немало среди нас тех, кто как будто уже по привычке и обычаю приходит к воскресной Литургии, а сам уже давно живет иными ценностями и целями, лелея надежду лишь на какого-нибудь «козленка». И подобные ложные состояния и устремления могут лишь умножаться, пугая нас своим многообразием, ибо потеря радости бытия с Богом неизбежно вырождается в чувство тяготы бытия рядом с Ним. А это уже чревато разрушением всех настоящих и непреходящих смыслов нашего бытия.

Иными словами, потерявший радость общения с Богом начинает тяготиться Богом, и это, быть может, самая страшная метаморфоза, которая может произойти в жизни христианина.

Но отчего случаются порой такие потери, приводящие к столь страшной метаморфозе? Очень непростой вопрос. Нам не заповедано искать радостей в духовной жизни, а заповедано трудиться. Однако Господь говорил Своим ученикам: «Мир Мой даю вам» (Ин. 14: 27), и, согласно с мнением многих отцов Церкви, шествие христианским путем характеризуется постепенным умиротворением человека: по мере очищения души от страстей, по мере усвоения душе добродетелей усваивается ей и мир Христов и вселяется радость от общения с Ним. А значит, первый вопрос, который мы могли бы задать себе: а есть ли в моей жизни настоящая борьба со страстями и настоящий труд по стяжанию добродетели?

Второй вопрос, который мог бы помочь нам разобраться в себе, следующий: а кому Господь сказал о даровании Своего мира? Своим ученикам, тем, кто любил Его. А любит Христа, по Его же словам, тот, кто соблюдает Его заповеди. Так, может, в этом дело? Может, жизнь по заповедям Христа – в реальности уже давно не наш императив, и мы на самом деле ограничиваемся лишь формальным «хождением на поле»? Возможно, ответив себе на подобные вопросы, которые, собственно, об одном и том же, мы по-настоящему поймем, куда делась наша христианская радость, а значит, и путь к возвращению ее нам тоже станет понятен.

«Этот сын твой…»

Другая болезнь «старшего сына» – отсутствие любви к тем, кто возвращается в Дом Отчий

Другая болезнь «старшего сына», порожденная первой, – отсутствие снисходительной любви к возвращающемуся «младшему брату». Болезнь, надо сказать, весьма распространенная в современном христианском обществе. Уже было упомянуто о том, что причиной гнева старшего было вовсе не греховное прошлое вернувшегося, как может показаться на первой взгляд. Старший брат, потеряв сокровище – радость единства с отцом, постепенно потерял вместе с единством и подобие отцу. А потому радость, которой радовался отец по возвращении младшего сына, была ему вполне чужда, как, впрочем, и вообще способность радоваться с радующимся. Исполненный завистливого сожаления о том, что сам он не получил даже козленка, он мыслил о младшем брате исключительно в иронично-саркастическом духе: «Ну вот, докутился, все растранжирил, стал нищим и никому не нужным, а теперь объявился, думает: может, что еще отхвачу у отца». Весьма цинично, не так ли?

Однако с прискорбием приходится заметить, что подобное отношение к возвращающимся к Богу нашим «блудным братьям» – явление нередкое. Увы, нередко приходится встречаться с подобными рассуждениями, когда стоят в храме со свечкой люди с неоднозначной репутацией в обществе. Слышится: «Награбил, а теперь со свечкой перед Богом позирует»; или: «Наблудил, а теперь каяться идет»; или: «Знаю я, каков ты на самом деле. Бога не обманешь». От кого все это слышится? Да от тех наших братьев и сестер, которые по многу лет отстаивают в храмах и тщательно блюдут свое право «старшего брата». А от сотрудников храмов сколько уже слез выплакано и сколько гневных слов услышано! То какая-нибудь бабушка метлой поганой погонит из храма отчаявшегося наркомана, пришедшего в храм как в последнее пристанище; то кто-нибудь словцом покрепче обложит «галку накрашенную», да так, что она потом в храм ни ногой! И все ведь не так: то ободранные коленки на штанах, то юбка коротка, то перекрестился неправильно! И это, увы, та самая история о возвращении «младшего брата», из которой не сделано никаких выводов. И причины все те же, что у старшего брата из притчи: недоверие искренности возвращающегося в дом Отчий, незаконное присвоение себе в нем особого статуса и проистекающего из него права на осуждение и, разумеется, зависть: успел, мол, и «всех благ» вкусить, а теперь еще и прощение у Бога испросит. Но главная причина, порождающая все прочие, всё же одна – потеря человеком ощущения близости Бога и радости от пребывания с Ним. Ибо почти невозможно пережить эту потерю, не растеряв все свойственные для той радости ценности и смыслы.

Научившийся радости единства с Отцом обучается и радоваться подобно Ему: он делится радостью со всеми

Христианство – религия радости. Эта хрестоматийная истина говорит, прежде всего, о том, что источником настоящей радости для человека является Бог, Который радостотворит душу христианина ощущением Своего присутствия рядом и откровением Своего участия во всех обстоятельствах его жизни. Это та радость, которую никто не может отнять у христианина насильно, но которой христианин вполне может лишить себя сам. Испытавший и научившийся жить с этой радостью человек со временем обучается радоваться подобно своему Отцу, то есть делиться своей радостью со всеми окружающими его. Но кто лишился этой радости и не спешит встать на путь ее возвращения, тот обрекает себя на бесплодный труд в погоне за ложными ценностями. Подобно старшему брату из причти, будет трудиться в поле, мечтая о козленке.