Бывает, что во второй половине поста усердие ослабевает. Если вначале ты, как горячий рысак, бьешь землю копытом и ищешь подвига, то спустя несколько недель великопостное напряжение ослабевает, все большие послабления себе позволяешь, и руки понемногу опускаются. Как заставить себя все время гореть ревностью?

Ответ нетривиальный: нужно разозлиться. И это легко сделать, глядя на себя в зеркало покаяния. Что это за природа моя такая падшая? Один и тот же грех мучает и мучает душу, сколько ни борись с ним, подходит снова и снова и никак не оставит в покое. И снова и снова видишь в своей окаянной душе, что она получает услаждение от него. «Ненавидящий душу свою в мире сем»: это и про меня тоже.

Ты как будто сам с собой играешь в шахматы. Все пытаешься ухватить себя, скомандовать себе: «Стой, душа, раз-два! Ко Христу круго-ом! Шагом марш!» Но хитрое естество только для видимости сразу капитулирует, принимает вид покаянный, а само на подсознательном уровне лихорадочно перебирает, как ослабить хватку, вырваться и сбежать. Вроде бы ты уже его схватил, но оно извивается, как уж, и вдруг – на тебе: шах и мат.

Это раздражает. Если бы был виноват кто другой – наверное, уже бы дал по шее. Но виноват всегда сам. Поэтому поневоле понимаешь, откуда появилась практика самобичевания. И начинаешь себя мучить поклонами и голодом. И все повторяется заново.

Ненависть бывает и необходима: возненавидь свою немощь, свои грехи. Разозлись на себя!

Ненависть, оказывается, бывает и нужна. Как тут не вспомнить «Балладу о ненависти и любви» Э. Асадова. Там жена, чтобы заставить мужа – потерпевшего крушение пилота – двигаться и не замерзнуть, говорит ему по рации, что изменила ему. И тот, ведомый ненавистью, преодолевает сам себя и остается в живых. Нетривиально, не правда ли? Сначала она говорила ему о любви, но это его не могло подвигнуть на борьбу за выживание. Потом она ему солгала, и злоба его растормошила.

Так бывает и с нами. Бесконечная любовь Божия к нам уже иногда не подвигает нас к делу, поскольку она постоянно изливается на нас – и мы… привыкаем к этому. Но вот новый импульс поститься ради Христа нам дают наша плоть и бесы. Это какой-то удивительный парадокс. Нечистые духи сами толкают нас в грех. И когда им это удается, мы со слезами и новыми силами снова обращаемся к подвигам.

Блажен, кто все время горит огнем божественной ревности и не падает в грех! Но и теплохладный, все время наступая на одни и те же грабли, в конце концов может яростно вооружиться на беззаконие.

Если вся наша жизнь – «житейское море», то Великий пост – это Бермудский треугольник. Тут происходят битвы, случаются чудеса, разрываются пространственно-временные связи. Многострадальный Одиссей, возвращаясь из Трои на родную Итаку, в какие только неприятности не попал, каких только приключений не пережил, с какими только чудищами не встречался.

Мы сейчас как раз в шкуре Одиссея. Только мы плывем не на Итаку: конечный пункт нашего назначения – Небесный Иерусалим. Путешествие наше также исполнено злоключений и чудищ, только наши чудища – грехи и страсти, которые выползают во множестве именно в Великий пост. Наши Сцилла и Харибда – уныние и гордость, циклоп – осуждение и пустословие, Сирены – блудная похоть. Как их всех победить? Для каждого есть свое оружие.

Уныние и печаль подкрадываются вслед за каким-нибудь искушением, когда не хватает силы прибегнуть к молитве. Причина – рассеянность и невнимательность, упование на себя, вообще на все земное. Уныние – это и есть Сцилла, проплыть мимо которой без ущерба невозможно. Уныние гнет человека к земле и выбивает из рук самое главное оружие христианина – молитву. Нет сил ни на что, только опустошение и тоска разъедают душу.

Но как только ты заставил себя встать на молитву и воспрять духом, сразу незаметно подкрадется другая опасность. Гордость и самомнение, которые тут же начнут нашептывать, какой ты герой – победил уныние, какой ты молитвенник и вообще молодец. Если Сцилла с корабля похищала несколько матросов, но корабль продолжал путешествие, то водоворот Харибды засасывает в себя судно, и тогда спасения нет. Чтобы убежать от нее, нужно быть внимательным к себе, видеть свои грехи и страсти, нисколько себя не оправдывая. Пройти между Сциллой и Харибдой, найти тайную тропу, царский путь, ведущий в пристань покаяния, – задача не из легких. Но «невозможное человекам возможно Богу» (Лк. 18: 27).

Чревоугодие. Иероним Босх

Чревоугодие – еще одна опасность в нашем путешествии. Никогда не ощущаешь так, как в пост, что для поддержания жизни и энергии человеку нужен минимум. Кто пытался поститься по Уставу первую Великопостную неделю, опытно познал: чтобы быть сытым и бодрым, достаточно чашки чая и пары ломтей хлеба. И в принципе это знание мы постоянно носим с собой. Но снова и снова впадаем в искушение: то пресыщаемся, то подъедаем, то лакомимся «вкусненьким». Все без исключения терпят урон от этого «чревособлазнителя», только для сильного духом это жалкий бесенок, а для слабого – целый монстр.

Как его победить? Думаю, это знает каждый: есть по часам, не подъедать между приемами пищи, вставать из-за стола с легким чувством голода. Все это знают, да вот только как же это исполнить – непонятно. День несешь такой подвиг, два, три, неделю… а потом раз – и сорвался, объелся квашеной капустой или солеными огурцами, да неважно чем. Помните, как спутники Одиссея наелись отравленной пищи у царицы Кирки и обратились в свиней? Так и мы в какой-то момент уступаем помыслу, проигрываем умную брань и пленяемся. Это совершается за какую-то секунду, за миг – и все, мы уже жадно накидываемся на еду и хрюкаем. Кто так не падал в течение Великого поста? Кто не падал – тому честь и хвала. Кто падал и падает – тот раб желудка. А чтобы разорвать узы рабства, нужно мужество и злость на поработителя.

Следующее чудовище еще страшнее – плотская похоть. Тут целый огонь сжигает путника, и загорается все от малейшего нецеломудренного взгляда, слова, воспоминания. И начинается даже не брань, а целая война.

Даже и не знаю, к кому эта страсть больше пристает: к женатым или к холостым. И для каждого находит свой предлог соблазнения. Поддайся только раз – уступи сантиметр помысла, и эта гадость будет снова и снова качать права в твоем сердце, пока или не капитулируешь, или не возненавидишь и ее мерзкий оскал, и свою удобопреклонную животную сущность. «Если кто приходит ко Мне и не возненавидит… самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником» (Лк. 14: 26), – сказано и для этого случая.

Бороться с этим чудовищем можно десятилетиями. Как сказал преподобный Иоанн Многострадальный – самый длительный ратоборец с этим монстром: «Мы ведь сами помышляем своим умом о плотском, за это и попускает на нас Бог страдания Своим праведным судом, потому что мы не приносим достойных плодов покаяния».

Одиссей и сирены. Картина Дж. У. Уотерхауса, 1891

Похоть – словно болезнь, которая постоянно сидит в нас. Скажем, как вирус герпеса. Невозможно его вывести из организма, но можно подавить. Так и блудная похоть – она инородная для человеческого существа, но в результате грехопадения стала неотторжима от человека. Можно ее подавить, но вырвать сей корень – дело нечеловеческое. И как подлый вирус, лишь только упадет иммунитет, сразу атакует – так точно действует и похоть: только зазеваешься, рассеешься, пресытишься, она сразу тут как тут.

Мы спасемся, только ухватившись за молитву. Так держи молитву из последних сил – вопреки усталости

Когда Одиссей проплывал мимо места обитания обольстительниц сирен, он заклеил своим спутникам уши воском, чтобы они не слышали их соблазнительного пения, а себя привязал к мачте. Так и мы должны стать слепыми и глухими, чтобы даже какой-то ничтожный (на первый взгляд) нецеломудренный помысел не проник в сердце, не пленил нас. Нужно связать себя узами поста и молитвы, чтобы предательское тело не повлекло нас помимо воли к погибели. Когда Одиссея закинуло на разбитом корабле в водоворот, он спасся, ухватившись за ветви смоковницы. Так и мы от водоворота блудной брани можем спастись, только ухватившись за молитву. Выскальзывает из рук спасительная ветвь, уже устал висеть на ней, ожидая, пока выплывет из воды бревно, на котором можно будет достичь берега. Руки вспотели, и кровь проступила на ладонях. Мышцы затекли и стали как будто свинцовыми. Еще немного – и оторвется или куст, или кисти. Но держи молитву из последних сил. И жив будешь.

Еще одно чудовище, созданное нашим веком, – информационная Горгона. Помните мифологическую женщину со змеями вместо волос? При взгляде на нее человек обращался в камень. Некое подобие такой Горгоны является в пост.

«Мир во зле лежит» (1 Ин. 5: 19), – говорит апостол. При взгляде на мир и на Церковь сразу видна разница: в мире бушуют страсти, как клубок змей; в Церкви люди стремятся избавиться от них. В миру для человека быть страстным в каком-то смысле норма. А иногда – даже и похвала. Ведь страстно любить, увлекаться чем-нибудь со страстью – эти выражения вызывают в людях светских скорее восхищение, а не порицание.

В Церкви ситуация обратная. Идеал христианина – бесстрастие. Христианин очищает свое сердце от всяческих страстей, так как только в очищенное сердце может снизойти благодать Божия. Чувства же христианские не имеют в себе страстного начала, не имеют в себе кипения крови и горячности, они ровные и мирные. Страстная любовь к женщине может выгореть и охладеть. Добродетельная любовь к ближнему останется ровной в течение всей жизни, и даже граница жизни не положит предела этой любви.

Для глубокой молитвы нужен мир сердца. Потому оставь в пост себе только духовную информацию

Во время Великого поста мы особенно чувствуем это противостояние двух различных миропониманий: светского и церковного. В храме, дома мы вроде бы пытаемся отрешиться от страстей, потом вваливаемся в мир на работе, на улице, и страсти мира сего тут же пытаются нас оседлать. И даже дома, когда мы уединяемся в своей семье, эта Медуза не оставляет нас. Телевизор, газеты, интернет подкидывают нам снова и снова свежие порции новостей, каждая из которых пропитана страстями века сего и вызывает у читателя или зрителя целую бурю ответных эмоций.

Особенно это касается интернет-новостей, где под каждым сообщением сразу находится множество комментариев: гневных, раздраженных, оскорбительных – словом, просто кипящих всеми возможными страстями. Они приковывают к себе внимание, они кричат: «Посмотри, посмотри на меня!» И только на них глянешь – как сразу ощущаешь в себе щекотание этих самых страстей. И действительно, страсти бывают заразными, хоть и не все. Это как вирус гриппа. На людей немощных он действует больше, закаленные вовсе не ощущают его, поскольку имеют сильный иммунитет. То же и в духовной сфере. Но так как духовно все мы немощные, то легко заражаемся чужим гневом, осуждением и прочим.

И как только сердце обжигается этими страстями, сразу пресекается сокровенное действие молитвы, потому что для глубокой молитвы нужен мир сердца. От такого воззрения на Горгону сердце обращается в неспособный к молитве камень.

Как ее победить? Примерно как Персей. Не смотреть в ее сторону, а при случае – и вовсе отсечь голову злодейке: оставить в пост себе только духовную информацию.

Воздушные мытарства. Мытарство первое - празднословия

Что сказать о пустословии? Сразу вспоминается из мытарств блаженной Феодоры, что многословы и пустословы будут подвешены в аду за язык. После сеанса пустословия веришь, что этот символ будущего наказания не так далек от истины. От многословия происходит и осуждение, и тщеславие, и смехотворство, и прочее. Тут все просто. Держи рот на замке. А ключ от замка потеряй.

Людям непосвященным кажется, что пост – это несложно: не поел то-сё, не сходил туда-сюда. Если бы этот примитивный взгляд на вещи был правдой – мы все были бы святыми.

Пост – это постоянная борьба с собой. Постоянная война. Бог, естественно, помогает, если ты желаешь эту помощь принять. Бывает, что Бог толкает тебя в бок и будит на молитву, а ты лежишь в неге и не желаешь драки, а хочешь лишь покоя. О возлюбленное ложе, любовь моя!

Однако реальность такова, что войны не бывает без пролития крови. И кровь эта должна быть наша. Дай кровь – и прими дух. Для людей нецерковных духовная жизнь – загадка. Они никак не могут понять, чем мы там, в Церкви, занимаемся.

Коротко сказать: мазохизмом. Иной раз, кажется, легче переделать дома всю работу, чем встать на молитву. Кто-то скажет: мол, если молитва не идет, так и не нужно насиловать себя, Богу не угодна такая молитва – невнимательная и через силу. Брат, да ты хоть начни! Начни, отринув от себя покой, негу, жалость к себе, всякое рациональное помышление о завтрашнем рабочем дне, всякое упование жить дольше, чем продлится твоя молитва. Начни проливать эту кровь – и, поверь, Господь не останется в стороне, видя ТАКУЮ твою жертву. Это мученичество без всяких гонений. Такая молитва труднее, чем кирпичи таскать. Но и награда будет высока.

Одно дело – когда сам ангел-хранитель молится с тобой и молитва твоя струится легко и непринужденно. Так молиться – и труда нет. А ты попробуй помолиться наперекор усталости, желанию и настроению. И за этот труд Бог дарует такую благодать, что в следующий раз ты сам захочешь молиться наперекор усталости. Сам захочешь этого бдения.

Иногда встать на молитву помогает именно злость на самого себя. Когда хочется разорвать самого себя за свое собственное недохристианство. Потому что это из-за меня «имя Божие хулится у язычников» (Рим. 2: 24). И тогда не знаешь, какие уже и поклоны совершать и какими словами умолять о прощении. И понимаешь, что только бесконечная и совершенная Любовь может терпеть нас и милостиво ожидать обращения.

Чем побеждаются все постовые чудовища? Беззаветной любовью ко Христу, которая не дает согрешать. От нее и появляется ненависть ко греху. «Ненавижу тебя!» – так нам нужно «приветствовать» наши страсти. Как только в сердце лезет противная похоть, или чревоугодие, или пустословие, осуждение, тщеславие и прочая мерзость – обрывать себя на полуслове, на всяком деле, пока гости не обосновались в душе, и с криком: «Ненавижу тебя!» – бежать на молитву. И там плакать и умолять, чтобы Бог даровал чистоту души и тишину помыслов.

Только так можно избежать кровожадных лап монстров, ищущих нас поглотить. Только так и можно неосужденно достичь светлого Воскресения Христова.