– Всем по одной, – грузно опустилась на лавку немолодая уборщица Вера и надкусила просфору. А подружке полный пакет набрала. Все по блату!.. По роду службы Вера всегда и во всем стремилась навести порядок. В приходе с ней старались не связываться.

Миловидная круглолицая женщина чуть отодвинулась от нее на край скамьи – якобы поудобнее устроить ребенка. На коленях женщины лежал мальчик лет двух, уснувший сразу после Причастия, в колени уткнулась сидящая на корточках белокурая девочка постарше, в нарядной белой косынке. Оля – так звали женщину – распрямилась, чтобы размять затекшую спину, и кончик ее косы свернулся калачиком на полу. Собственно, можно было уходить, но ей непременно нужно было поговорить с отцом Сергием. Она попросила его об этом, когда прикладывалась к кресту, и теперь вот ждала, когда он освободится.

– Не идет и не идет, – проворчала Вера. – А люди ждут панихиду.

Тут Оля не выдержала, посмотрела на соседку строгими глазами, поднялась и уложила сына на скамье. Дочка улеглась рядом.

– Сядь, – сказала ей Оля. – Смотри, чтобы не упал.

…Она долго не знала, как начать, и отец Сергий терпеливо ждал.

– Я, конечно, исповедовала этот ужасный грех. Только в другой церкви. Но я тогда просто не понимала.

– Чего?

– Как это страшно. Как серьезно. У меня глаза открылись в прошлое воскресенье, после вашей проповеди.

Отец Сергий стал припоминать, что он такого страшного наговорил. Ну да, говорил о смертных грехах.

– Понимаете, нам так было тяжело, муж купил в лизинг автофургон. Я хотела поскорее работать пойти.

– Аборт? – догадался отец Сергий.

Оля опустила глаза.

– Так покаялись?

– Да, да. Только…

– Что, опять?!

– Нет! – испугалась Оля. – Что вы, нет. Просто… Просто до меня вдруг дошло.

– Это хорошо. Хорошо, что поняли, – пояснил отец Сергий. – Осознали. Будем молиться.

– Отец Сергий!

– Да?

– Наложите на меня епитимью!

Отец Сергий вздохнул – почему неофиты так любят епитимью?

Отец Сергий вздохнул – почему некоторые неофиты так любят епитимью? И как-то все это самочинно… Он хотел было утешить Ольгу тем, что спасение – в чадородии, но она так умоляюще смотрела, что он сжалился:

– Хорошо. Кладите постами ежедневно три земных поклона.

– И в среду, и в пятницу?

– И в среду, и в пятницу.

– Всю жизнь?

– Год! – И отец Сергий благословил Ольгу крестом.

Всего-то? Ольге трудно было скрыть разочарование, но все же стало чуть полегче. Появилась надежда унять мучившее всю неделю чувство вины. Хотя Великий пост уже закончился, а Петров еще не начинался. Даже до ближайшей среды еще три дня – ну, что это за епитимья?

Утро ближайшей среды было заполошным, муж собирался в рейс, дети висели на нем и хулиганили.

– Брысь, крокодилы! – страшным голосом кричал Олег на детей, которые от этого визжали, как поросята.

– Папа, а что ты мне привезешь? – приставала Света.

– Почему только тебе?

– А он не слушается.

– Кто «он»? – Егор висел на папиной ноге, обхватив ее, как ствол дерева.

– Этот, – ткнула в него пальцем бессменная нянька. – Егорка.

– Так! – Оля бесцеремонно отцепила от мужа Егора, взяла под мышку Свету и уселась с обоими на диван.

– Давай, в темпе. Я их держу.

– Термос, конечно, без кофе.

– Сейчас выпущу!

– Нет. Я сам сделаю.

– Да с кофе, с кофе. Пакет с едой на столе.

Когда день, как всегда, куда-то улетучился, Оля уложила детей и встала перед иконами. Хотелось спать. Она открыла молитвослов – нет, лучше, пожалуй, своими словами.

«Господи, прости меня». Вот почему в голове крутится всегда столько слов, а как до молитвы доходит, ни одного словечка не остается? «Господи, Ты ведь простил разбойника, да? Я знаю, что хуже разбойника – он убивал, наверное, потому что есть хотел. Чтобы с голоду не умереть. А я – просто убила. От страха. От жадности. От желания спокойно и комфортно жить. Взяла и убила. Зачем? Господи, зачем?» – Ольга упала на колени. Она вспомнила, какие были трогательные и беспомощные Света с Егором, и растерялась от отчаяния, что нет ей прощения. Она вдоволь наплакалась, положила три земных поклона, умылась и легла спать, продолжая всхлипывать. «Господи, прости», – повторяла она без конца.

Приближался Рождественский пост, который в честь епитимьи Ольга решила держать по монастырскому уставу. И это было бы ничего, если бы она вообще хоть что-нибудь ела. У нее уже несколько месяцев сильно болел желудок, часто рвало, вдобавок ко всему начались женские проблемы, из-за чего она никак не решалась причаститься. Все эти неприятности Ольга принимала с каким-то злорадным удовлетворением, потому что иначе какая же это епитимья?

Ни отец Сергий, ни ее близкие такого рвения не разделяли, отправляли к врачам, но она-то, конечно, лучше знала, что делать. «Так тебе и надо!» – думала Оля, разглядывая в зеркале изможденную женщину с худым мрачным лицом.

Не может ни с того ни с сего жизнерадостная женщина превратиться в серую грымзу

Она передала две группы своих девочек-гимнасток другим тренерам и, хоть и не уволилась из спортивного интерната, больше там не появлялась. Коллеги решили, что она тяжело заболела, и вопросов не задавали. В интернате ее знали с 12 лет, она жила там, училась, тренировалась и стала мастером спорта. С мужем – он занимался вольной борьбой – на соревнованиях и познакомилась. Большая часть ее жизни была связана со спортом и с интернатом. Вот как раз поэтому-то никто ничего и не понимал. Не может же ни с того ни с сего спортивная, активная и всегда жизнерадостная женщина превратиться в худую серую грымзу. Ясное дело, заболела.

А она просто не могла общаться с воспитанниками. У нее словно язык прилипал к гортани, когда она смотрела в их честные глаза. Даже со Светой и с Егором ей было тяжело. Именно поэтому Ольга наконец-то оформила их в детский сад. И – странно – они с радостью туда пошли. «Правильно. Конечно, им там лучше, чем дома с мамашей-убийцей», – решила она.

Но самоистязание на этом не прекратилось. Чтобы расправиться с собой окончательно, она решила расстаться с косой – мечтой всего своего детства, осуществленной уже на тренерской работе. Ольга стояла перед зеркалом, держа в руках шелковистую косу пшеничного цвета, которую, по ее мнению, было за что наказать. Ночью, во время очередного земного поклона, коса прямо-таки придавила ее к полу так, что головы было не поднять минут десять.

Она уже приготовила ножницы, когда позвонила мама.

– Оленька, привет, я в городе. Ты как, свободна?

– Привет. Ну, в общем, да. Что случилось? – Мама обычно предупреждала о приезде.

– Ничего, на обследование приехала. В медицинский центр. И тебя записываю на ФГС. Платно. На завтра. Во сколько тебе удобнее? Тут два талона свободных – на восемь и девять.

– Не выдумывай, пожалуйста.

– Это ты не выдумывай, пожалуйста! Все уже извелись на тебя смотреть.

– Я лампочку глотать не буду.

– Будешь. Тут хорошая аппаратура. Короче, записываю. И оплачиваю. В девять. Строго натощак. Да, и к гинекологу тут же сходишь. В десять. Все, я еду к тебе. Ты дома? У меня автобус на шесть вечера.

«Это мама, значит, приехала ночным рейсом». – Оля отложила ножницы. Её родители и два брата-старшеклассника жили в небольшом районном городке за четыреста километров отсюда.

– Оль, Оль, погоди, нельзя ребят забрать сразу после сна?

– Можно. Они будут рады.

– Отлично, – обрадовалась мама.

…А ночью раздался звонок. Мужской голос звучал неуверенно.

– Это Ольга?

– Да, – насторожилась она.

– Ваш муж просил позвонить. Занесло его на трассе.

– Где он?!

– В больнице.

– Адрес, адрес скажите!

– Так это… мать с отцом его уже здесь.

– А вы кто?

– Просто лежу тут. Он попросил, чтобы вы с детьми были.

– Как он? – У Ольги задрожали губы.

– Живой. Сказал, чтобы не волновались. Он потом сам позвонит.

Только этого еще не хватало! Она набрала номера мужа, свекра, свекрови. На все три звонка ответ был один – в настоящее время абонент не может ответить на ваш звонок. Кое-как дождалась утра, еле передвигая ноги, отвела детей в сад и поплелась на ФГС.

– Поверхностный гастрит, – сказал врач после процедуры. – В общем, ничего страшного. Попьете вот это, и диета, – он протянул Ольге два рецепта и буклет.

Ну вот, у нее ничего страшного. А Олег там… От звонка свекрови она вздрогнула всем телом.

– Оля, – тихо сказала Галина Ивановна.

– Что? – так же тихо ответила невестка.

– Сделали под наркозом полное обследование и уже прооперировали. Перелом бедра, голени, позвоночника.

– Бедный. Как он?

– В реанимации. Спит.

Оле не хватило духа сказать о своем диагнозе. На фоне состояния мужа это было бы насмешкой. Она вспомнила, что мама записала ее к гинекологу: «Пойду, схожу. Может быть, хоть там что-то страшное».

Вместо талона она протянула врачу листок с рецептом. Врач молча прочел его и поднял на нее утомленные глаза. Ольга спохватилась и протянула чек. Он был немногословен, этот врач. Молча осмотрел ее и стал что-то писать.

– Все плохо? – с надеждой спросила она.

«Точно могу сказать одно – вашему гастриту не менее 14 недель»

– Для кого как, – философски ответил доктор. – Точно могу сказать одно – вашему гастриту не менее 14 недель.

– В смысле?

– В смысле, вы беременны. Направление на аборт – в консультации по месту жительства. Я не даю. – Он протянул ей исписанный лист. – Хотя поздновато уже.

– Я?.. Нет! Какой аборт? – Оля поднялась и распрямилась. – Какой аборт, вы что?

– Ну, тогда на учет вставайте, – пожал плечами врач.

Ольга вышла из больницы. Вернее, вылетела. Какая-то сила понесла ее вперед. Странное это было чувство. Непривычное. Нет, она не летела по воздуху, ноги точно шли по земле, но как будто что-то приподнимало ее над землей. Ну, как если бы за спиной появились крылья и стали двигаться синхронно шагам.

«Яко с нами Бог», – зазвучало внутри. Молитвы возникали в голове, наплывая друг на друга и скрываясь в волнах памяти.

«Яко с нами Бог». И над всем этим морем радости сияла, как солнце, надежда на бесконечную милость Божию. Она и сама не поняла, как оказалась у своего храма, как отворила тяжелую дверь и припала к Казанской – слова благодарности хлынули прямо из сердца…

Рука автоматически нащупала в кармане зазвонивший во всю мочь телефон:

– Оленька, ну что? Сделала ФГС?

– Поверхностный гастрит.

– Слава Богу! Что у тебя с голосом? А гинеколог?

– 14 недель. Беременность 14 недель.

– Слава Богу! Ешь давай. А то ребенка заморишь. Каши вари на молоке, суп, фрикадельки…

«Ох, ну какие сейчас фрикадельки… Хотя да, ведь и правда, чуть малыша не заморила». Сказать маме про Олега Оля сейчас не решилась. В храме было пусто и сумеречно. Только вездесущая Вера подступала к ней со своей шваброй.

– И что, что службы нет? – раздался ее бесстрастный гулкий голос. – Телефон в церкви не судьба выключить?

– Ве-ера-а, – застонала Оля и бросилась ей на шею. – Ну почему я такая ду-у-ра?

Уборщица молча обняла ее одной рукой.

…Через несколько дней приехала мама Олега, осунувшаяся и с грустными глазами. Ольга собиралась ей на смену – ухаживать за мужем. Она металась по комнате в поисках то расчески, то полотенца. Свекровь наблюдала, как Егор со Светой строят пирамиду:

– Сказали, что Олег встанет не раньше, чем через год, – безнадежно сказала она кубику.

– Но встанет же!

– А лизинг, ипотека эта ваша? Вот предлагали же пожить у нас, пока за машину не рассчитаетесь. Зачем было квартиру брать?

– Так давайте у вас и поживем.

– Продать квартиру?

– Зачем? Сдадим. Как раз ипотеку платить.

– А машина разбитая?

– Страховка же.

– А лекарства, массажи?

– Заработаем. Меня в интернате ждут не дождутся. – Ольга излучала столько энергии, что Галина Ивановна начала строить свою собственную пирамиду.

– Через четыре месяца у Олежки будет повторная операция, – вдруг вспомнила она.

– О, как раз декретные получу. – Ольга не стала дожидаться реакции изумленной свекрови и юркнула за дверь.

Нет, легко ей не было. Особенно в этот, самый, пожалуй, тяжелый для семьи год. И даже не год, а почти два. Но все испытания с Божией помощью удалось пережить. А если бы у Ольгиных домочадцев спросили, кто еще им помог в это трудное время, они бы в один голос ответили – маленький Олежка. Просто удивительно, до чего улыбчивым оказался этот мальчик…