Христос и богатый юноша. Ф. Чумаков. 1866 г.

Не столь давно мне случилось совершенно по-новому прочитать сотни раз читанные страницы Евангелия – эпизод с богатым юношей, присутствующий, напомню, у всех трех евангелистов-синоптиков. Ранее, читая эти страницы, я слышала только общеизвестное «Трудно богатому войти в Царство Небесное» (Мф. 19: 23). А тут до меня дошло, что начинается-то история – с другого:

«И вот, некто, подойдя, сказал Ему: Учитель благий! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную? Он же сказал ему: что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог. Если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди… Юноша говорит Ему: всё это сохранил я от юности моей; чего еще недостает мне?» (Мф. 19: 16–20).

Вот мой нежданно возникший вопрос: почему юноша решил, что этого – безупречного соблюдения заповедей – недостаточно?

Что за беспокойство жило в благополучном и всеми, вероятно, уважаемом человеке – и привело его наконец к ногам Учителя? Марк, рассказывающий о том же эпизоде в главе 10: 17–23, уточняет: юноша не просто подошел, а подбежал к Иисусу и пал перед Ним на колени…

И живет ли это беспокойство в нас? Ну вот во мне?..

Услышав от Учителя слишком трудный, бескомпромиссный ответ, вопрошатель, как мы помним, отошел с печалью. Но он-то хоть отошел, а я, может быть, и не подходила даже с этим вопросом: что мне еще нужно сделать, Господи, чего я до сей поры не сделала?

Я склонна считать, что делаю достаточно; что делать больше мне не под силу. Я ведь исполняю все положенное! Я бываю в храме каждое воскресенье, соблюдаю все посты, всегда читаю утренние и вечерние молитвы; стараюсь замечать свои грехи и исповедовать их…

Грехи замечать я стараюсь, да; но я фиксирую их для себя сухо и поверхностно, подлинной скорби о грехах во мне нет, потому что нет подлинной любви ко Христу. А что касается молитв – я их вот именно читаю. Я их даже наизусть вслух произношу! Но прошу ли я на самом деле того, о чем в этих молитвах речь? Вот, к примеру: «…даждь ми смирение, целомудрие и послушание. Даждь ми терпение, великодушие и кротость». Хочу ли я на самом деле для себя смирения, послушания, кротости? Нет, по-настоящему я этого для себя не хочу, а текст произношу – для благочестивой галочки. Одна бабушка у нас в храме так поучала «нерадивых»: «Вот, отстояла ты всю службу до конца – ангел там, на небесах, галочку тебе поставил; а ушла ты раньше времени домой – не поставил ангел тебе галочку…» Но не существует ведь никаких галочек на самом деле, и отстоять службу «от звонка до звонка» – вовсе не самоцель.

Откладываем, успокаивая свою совесть: «Вот завтра…» Почему же завтра, а не сегодня?!

Конечно, стоять службу и вообще исполнять положенное на самом деле надо. Отказываться от исполнения, счесть положенное Церковью для себя необязательным – пагубная ошибка, порождаемая самонадеянностью, в конечном итоге это означает – выпасть из Церкви и остаться с пресловутым «богом в душе». Но вместе с тем исполнение положенного может стать – и, полагаю, становится для нас – своего рода убежищем, местом, где мы прячемся и отсиживаемся. От чего же прячемся, от кого? От Бога, да, но для начала – от самих себя. Таким вот образом – исполняя положенное чисто внешне и убеждая себя в том, что этого для нас пока (ну, сегодня, например) вполне достаточно, что совесть наша может быть спокойна, – мы сами себя обманываем, раздваиваем и разлучаем с собою. Мы говорим: «Дай» – не собираясь принимать; произносим: «Прости» – не ища прощения; «Просвети» – боясь и не желая увидеть себя при свете. Слова «пока» или «сегодня», которыми мы себя успокаиваем, – это ведь по сути безответственное обещание: завтра, дескать, постараюсь… Почему же ты сегодня-то не стараешься, если завтра хочешь? Или это ложная надежда на некое чудо, которое завтра со мной непременно произойдет, причем даже помимо моей собственной воли, вопреки моему подлинному личному выбору?..

Исполнили положенное – хорошо. Но примем и решение не удовлетворяться положенным

Исходя из моего отрицательного опыта – а только таким я и могу делиться: удовлетворение исполнением положенного приводит к ослаблению душевных мышц, к омертвению души. Вот я читаю Последование ко Святому Причастию и даже не удивляюсь тому, насколько мое собственное духовное состояние далеко от этих слов. Далеко, конечно, но ведь положено читать – вот я и читаю. Или, как у нас принято говорить, вычитываю. Вычитать от доски до доски – разве этого недостаточно?.. А что еще с меня можно сейчас потребовать?

Повторюсь, читать надо – хотя бы уже для того, чтобы вот об этом задуматься: исполняю, да, а насколько соответствую? Ни на сколько… А чтобы соответствовать – что надо делать?

Мы боимся ответа на этот вопрос, что неудивительно, ведь у молодого жителя заиорданской стороны за порывом тоже последовали испуг и растерянность. Так что не очень-то мы с ним различаемся… У него было большое имение – так у нас у всех имение большое, как ни странно это звучит. Только кажется, что нет ничего, а на самом деле много такого, от чего никак не согласны мы отказаться, – крепко держит, чрезвычайно беспокоит. Претензии, притязания, ожидания, требования, обиды, условия… Да, трудно нам войти в Царство.

Но есть беспокойство иное – то самое, приведшее богатого молодого иудея к ногам странствующего Учителя. И оно ведь все равно живет в каждом из нас. И оно так не случайно… «Ты создал нас для Себя, и не знает покоя сердце наше, пока не успокоится в Тебе»(блаженный Августин).

И вряд ли мы на самом деле не понимаем, что делаем недостаточно, что делаемое нами очень поверхностно. Мы это понимаем хотя бы уже потому, что нам самим нужно больше. Не Ему от нас, а нам самим. Ведь что такое вера? – Это узнавание. Узнавание человеком того, в чем он нуждается. Так жаждущий сразу узнает воду, замерзающий – тепло. Вот мы глотнули живой воды – и опять пересохли; чуть отогрелись – и снова коченеем. Нам нужно еще, еще… поэтому нам нельзя останавливаться. Тем более что на этом пути у нас достаточно опытных проводников, благих подсказчиков и советчиков. Мы всегда можем протянуть руку за необходимой книгой или каким-то иным образом найти ответ на наш вопрос. Но начинаться-то все должно с принятого решения! А приняла ли я его – решение не удовлетворяться исполнением положенного, не успокаивать таким образом свою совесть, не обманывать себя?.. Не знаю. Может быть, я пытаюсь его принять, пытаюсь разорвать свои путы, «пленицы».

Кстати, ни Марк, ни Матфей, ни Лука (гл. 18) не сообщают о решении, принятом богатым (у Луки – начальствующим) юношей. Они сообщают лишь об овладевшем им смущении, нерешительности, печали. Кто знает, что было с ним дальше. Может быть, и преодолел он свои колебания, и раздал имение, и пошел за Сыном Человеческим… Должен же он был почувствовать, что Иисус, «взглянув на него, полюбил его» (об этом пишет только Марк! – см: 10: 21). Святитель Кинешемский Василий (Преображенский) в своих беседах на Евангелие от Марка говорит, что полюбил Спаситель юношу именно за искренность, за то, что «вопрос о вечной жизни не был для него вопросом пустого любопытства, годным лишь на то, чтобы служить предметом отвлеченных рассуждений и словесных препирательств. Он не искушал Господа, как фарисеи. Он действительно искал вечной жизни, ибо строго исполнял заповеди и всей душой чувствовал необходимость разрешения мучащих его тяжелых сомнений».

Обратим внимание: в этом фрагменте святитель указывает на исполнение заповедей как на необходимое, но недостаточное условие «разрешения сомнений»… И хочется верить, что не угас этот огонь в молодом иудее вот так, разом.

Эти евангельские страницы, оказывается, вовсе не о вреде материального богатства и не о пользе нищеты. Они о необходимости самоотвержения, разрыва земных связей и привязанностей, о внутренней честности и цельности человека, о подлинной свободе. А еще они – о любви. О любви человека к Богу и Бога к человеку. Почему человек ищет чего-то большего, в то время как ему не только люди, но даже и Сам Бог говорит, что исполнения заповедей достаточно (см.: Мф. 19: 17)? Потому что человек этот любит Бога и хочет не просто спасения от вечных мук, но – соединения с Ним. И вот тут-то и оказывается, что Бог хочет того же.