Эта статья содержит литературно-образные размышления, родившиеся в период переживания болезни. Образы не следует воспринимать буквально.

Вот она стоит передо мной и смотрит пустыми глазницами. В очертаниях ее лица нет никакой мимики, в ее облике – полное равнодушие. Ей все равно, кого забирать – старого или молодого, ребенка или его маму, как все равно стальной косе холодным лезвием посекать попавшуюся ей траву – сухую, отжившую свой век, или только пробившуюся на свет, жаждущую жизни.

Смерть делает это постоянно, как ночная мгла покрывает землю после радости дня или как зимняя стужа приходит после краткого летнего счастья. В ее оковах жизнь замерзает и съеживается. Таков порядок нашего бытия после грехопадения: смерть непременно следует за жизнью. Точнее, наша жизнь срастворена со смертью, как борьба за выживание, как попытка отодвинуть ее срок подальше в будущее. Да, это так, но есть в этом что-то цинично-жестокое.

«Зачем же ты пришла ко мне? – говорю я ей. – Ведь я тебя не звал и не ждал. Собственно в тебя я никогда и не верил. Я думал, что если ты и есть, то в каком-то бесконечно далеком будущем, не сейчас, не настолько близко». Мое робкое недоумение не вызывает в ней никакой реакции. В ответ она лишь молчит – ни мимики, ни жеста, ни движения, она просто присутствует рядом. И что толку в мимике или злорадстве, когда неизбежно все станут ее законной жатвой. Но в ее безразличии я замечаю безжалостность.

Она пришла, но я не готов к ее встрече. Действительно, я никогда и не верил, что она настолько реальна. Мне казалось, что смерти нет. Так мне казалось с самого детства. Еще четырехлетним ребенком я где-то услышал, что люди заканчивают свою жизнь на земле. Маленькому ребенку, восхищенно вдыхавшему радость жизни, такая мысль – инородная, странная, беспощадная – не могла придти в голову. Живая душа знает лишь жизнь. Душа любого ребенка – чистая, неиспорченная душа – чувствует бесконечность, бессмертие, вечность. Переживание смерти – изначально чуждо для нас.

И вот во время детской игры эта высказанная кем-то мысль вдруг пронзила мою невинную на тот момент голову. Оставив свои игрушки на полу, я прибежал к маме на кухню и неожиданно для нее произнес, выпалил мучившую меня мысль: «Мама, а правда, что люди умирают?» Она растерялась. Как сейчас помню выражение ее лица… Мама тихо ответила: «Да, сынок, это правда: люди умирают».

Мама не сказала мне правды, она пожалела ребенка и произнесла: «Нет, сынок, ты никогда не умрешь»

Ее ответ меня ошеломил, потряс, и я сделал первый в своей жизни логический вывод: «И что же, и ты умрешь?» – «Да, я умру». – «И папа?» – «Да, папа тоже», – печально сказала она. Тогда мое сознание пронзил итог этого недетского умозаключения: «Так что же? И я тоже умру?» Но здесь произошло невероятное. Мама не сказала мне правды, она пожалела ребенка и произнесла: «Нет, сынок, ты никогда не умрешь». Успокоившись этим ответом, я вернулся в комнату к своей детской игре.

Но вот теперь смерть так близко, так рядом. А мама мне сказала, что я не умру. Как же так?

Моя мама потеряла первого ребенка – дочку Галю, – когда той было всего год и два месяца. На беду, в семье Бога никто не знал, о вечной жизни не думали, соответственно никто и не догадался о крещении малышки. Смерть ребенка, случившаяся в деревне за каких-то пять минут из-за неправильного укола врача, стала не просто потрясением, она перевернула всё.

Мама взяла на руки бездыханное тело, обняла и, потрясенная, говорила: «Нет, она не умерла». Вечером положила мертвую дочку с собой, как будто утром доченька должна пробудиться от сна, как будто случившееся – просто сон, страшный, но чуждый реальности, а утром с первым солнечным лучом все пробудятся, восстанут и будут радостно жить дальше.

Но хуже всего оказалось моему папе. Он находился в армии, телеграмму не получил и как раз ехал домой в деревню, чтобы повидаться с семьей. Он ехал к живой дочке, зашел в дом, увидел, что она лежит мертвая, и заплакал. Безутешно плакали все.

Капли дождя, падая на иссохшую землю, рождают жизнь. Так зерно, спавшее мертвым сном, производит колос и оборачивается сторицею зерен, деревья обретают живительный сок, цветы распускают полные бутоны – созвездия красоты. Так плачущее небо производит жизнь на земле. А что порождают наши горькие слезы? Что несут с собой слезы после утраты ребенка, которого не вернуть? Рождаясь в душе и падая на землю, какой плод они произведут на земле? Или этот плод и должен вместе со слезами произрасти в нашей душе?

В пожилые уже годы мама сказала, что по ночам после смерти дочки до сорокового дня она слышала, как дочка зовет ее. Галя успела овладеть самыми первыми, самыми родными ей словами. «Мама», – слышалось в ночной тиши. И мама просыпалась. «Мама» – это слышалось так явно, так очевидно. Мама смотрела по сторонам и не видела дочки, подходила к окну в надежде увидеть, но ее и там не было. Сердце разрывалось, но Бога в семье никто не знал. Плач матери о погибшем ребенке достигнет пределов Вселенной, дойдет до последних галактик, но тело похищенного смертью ребенка так и поглотит сырая земля.

Дыхание смерти холодно. Впрочем, у нее нет никакого дыхания, ибо она не есть жизнь, и потому в отношении нее неуместны слова Писания: «Всякое дыхание да хвалит Господа». От нее веет холодом, ибо она сама – холод. Она – холод как отсутствие тепла. Собственно смерть – отсутствие жизни, утрата, потеря дара Творца. И потому срастворение жизни со смертью означает лишь угасание нашей жизни, колыхание пламени свечи на ветру, когда огонь то почти исчезает, съеживаясь и свиваясь вокруг фитиля, то вновь возгорается, готовый согревать и светить. Но потухает любая свеча.

Да, смерть, и ты истребишься! Скажу даже больше: тебя уже нет!

Ты, смерть, гостья всегда нежданная, ты всегда приходишь раньше, чем мы рассчитывали. Какая несправедливость: ты овладела нами на заре нашей истории, а исчезнешь последней, ибо «последний же враг истребится – смерть» (1 Кор. 15: 26). Но как же отрадно слышать эти слова Писания: ты, смерть, истребишься! Да, ты – враг, и хотя и последний, всё равно истребишься! И скажу тебе даже больше: по существу тебя уже нет!

Ночной мрак всегда завершается чудом рассвета. Восток покрывается алым теплом, словно Кто-то смиренно и кротко делится с нами Своей теплой заботой: «Посмотри на восток, прими это тепло, сам будь таким». И вот золотится радостное небо, встречая солнце как ежедневную Пасху – жизнь пробудилась. Даже на севере полярная ночь непременно сменится полярным днем, а небо радостно озарится всполохами северного сияния. Вся наша земля в ответ на ласку солнца отвечает бесчисленным, несчетным, неисчислимым цветением цветов.

Холод побеждается теплом, тьма – рассветом, смерть – Воскресением. Так и в нашем внутреннем мире ненависть побеждается любовью, злоба – добротой, гордость – смирением, греховное омертвение – воскресением души со Христом, совоскресением после личного сораспятия. Всепобеждающее тепло и свет озаряют душу, когда она приобщается воскресшему Солнцу Правды – Христу.

И вот в моем сердце звучат слова святителя Иоанна Златоуста, читаемые каждую Пасху, но призванные жить в нас круглый год: «Пусть никто не страшится смерти, ибо нас освободила смерть Спасителя: ее угасил Тот, Кого она держала в своей власти… Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?»

Смерть побеждена, ибо ее превозмог Тот, Кто есть Жизнь. Лед зимы растапливается от тепла первых солнечных лучей, а лед нашего сердца растопится благодатью Воскресшего.

Ты, смерть, подобна змее факира, у которой вырваны ядоносные зубы, а сама она продолжает пугать, завораживать. Твой яд ниспровергнут, и смертоносных клыков уже нет. Но люди всё равно боятся даже беззубой змеи – и боятся напрасно. Ибо глава змия сокрушена, яд ниспровергнут, а факир – лишь временный артист-имитатор, не имеющий к реальной жизни никакого отношения.

Когда мы жили в Сергиевом Посаде, а дети были совсем маленькие, то время от времени брали для детей козье молоко у прихожанки Лавры Татьяны. Она жила с сыном в небольшом сельском домике почти на окраине города, в районе Кировки, где стоят только частные дома. Трудилась Татьяна при академии, одно время дежурила в котельной. Сын Татьяны Сережа пономарил у близкого нам батюшки протоиерея Сергия в храме при центральной районной больнице. А вот отца у Сережи рядом не было. Потому что отец давным-давно ушел из семьи.

Она пошла на настоящий подвиг: взяла к себе на попечение бросившего ее мужа, теперь тяжело больного

Вышло так, что на старости лет отец сильно разболелся и оказался не нужен тем, к кому он ушел. От него, страдающего онкологией, быстро все отвернулись. Тогда Татьяна пошла на настоящий подвиг: взяла к себе своего бывшего мужа на попечение. Отцу Сергию она говорила: «Жалко его. Кто за ним следить будет?» Его она чистила, мыла, кормила, лечила. Также смогли подготовить его к христианской кончине.

Когда в душе воскресает добро, то и всё вокруг воскресает, а смерть становится чем-то условным, вторичным. Теперь это всего лишь навсего мостик, по которому мы переходим в лучшую жизнь.

Когда отец отошел ко Господу, Сережа постоянно молился о нем, особенно когда бывал в алтаре. Как-то его стал расспрашивать батюшка, и Сережа поделился своей сокровенной историей: «Около сорокового дня после смерти папы я пришел домой. Вдруг вижу: в моей комнате на кровати кто-то сидит. Подхожу, смотрю, а это папа. Никакого страха в душе не было. Я говорю ему: “Папа, а ты как здесь? Ты разве не умер?” Настолько это было явное ощущение, что это именно он. Папа ласково ответил: “Нет сынок, я живой. Я пришел поблагодарить тебя за то, что ты обо мне молишься”. После этого я уже не видел его». Так родной папа пришел из того мира поблагодарить сына за то, что он молится о нем. Душа и после смерти телесной жива. Но как же важны для души наши молитвы! Как важно доброе отношение даже к нашим предателям – оно побеждает смертоносное зло, оно воскрешает и нас самих, и тех, кто вокруг!

Еще в Ветхом Завете наш Господь обещал, изрек через Своего пророка Осию: «От власти ада Я искуплю их, от смерти избавлю их. Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?» (Ос. 13: 14).

Поэтому скажу вместе с апостолом Павлом: «Для меня жизнь – Христос, и смерть – приобретение» (Флп. 1: 21).

Только иди ко Христу, к подлинной Жизни. А где Жизнь, там нет страха смертного

Теперь я вижу, что смерть – всего лишь обманчивый блик, и потому нет в ней мимики, жеста, движения. Как может действовать тот, кого нет? Да, мы когда-то утратили жизнь. Но теперь с нами Тот, Кто Сам есть «Путь и Истина и Жизнь» (Ин. 14: 6), Он пришел, чтобы мы «имели жизнь и имели с избытком» (Ин. 10: 10).

У Бога всё в избытке: благодать Духа Святого и помощь нам в наших земных делах, промышление о людях на земле и неизреченная радость Небесного Царства. Скорбны земные утраты, но они временны, как временна сама наша жизнь на земле. Небесный Отец хранит для нас вечность, а со временем и тело вернет, преобразив его по образу Воскресшего. Земной мир – мир расставаний, утрат; небесный – мир радостных встреч с теми, с кем ты расстался. Райских благ хватит для всех, и хватит с избытком. Только иди к Нему, к подлинной Жизни. Где Жизнь, там нет страха смертного. Там – Любовь, а «совершенная любовь» и в нашей душе «изгонит страх» (ср.: 1 Ин. 4: 18).