Располагающаяся в самом центре Москвы, на Ордынке, Марфо-Мариинская обитель милосердия является и монастырем, и ведет обширнейшую деятельность по социальному служению по множеству направлений. 11 октября здесь празднуют 100-летнюю годовщину мученического подвига святой преподобномученицы Великой княгини Елисаветы Феодоровны. Мы поговорили и с монахинями, и с представителями разных социальных служб, которые действуют там, чтобы дать представление об этой обители, без которой уже невозможно представить современную Москву.

Марфо-Мариинская обитель

Обитель привлекла к общему делу огромное количество людей

Наталья Кулавина, директор Елизаветинского детского дома:

– Расскажите, пожалуйста, о своей работе, и как вы сюда попали.

– Я работаю директором нашего Елизаветинского детского дома с 2010 года, как только сюда назначили владыку Пантелеимона. Так сложилось, что я и до этого всю жизнь работала в сфере детских домов, и, зная это, владыка в 2010-м году меня и позвал.

Директор Елизаветинского детского дома Наталия Кулавина с очаровательной "солнечно" воспитанницей Ксюшей

Вообще, насколько мне известно, детям и их семьям здесь помогали, начиная с 1996-го года. Но тогда это не было как-то организационно оформлено. Позже, в 1999-м году, было создано подразделение обители, которое назвали приютом-пансионом для девочек. Я тоже пришла еще в приют-пансион для девочек, но на тот момент уже решили сделать детский дом, как отдельное юридическое лицо, чтобы эффективно защищать права детей. И вот, к сентябрю 2011 года нам утвердили Устав, мы оформили документы и стали детским домом уже юридически.

С 2011 года у нас, как правило, находились девочки, попавшие в трудную жизненную ситуацию. Это были, в общем-то, обычные дети, и мы занимались параллельно семьей и ребенком. У нас в штатном расписании есть социальный педагог по работе с семьями.

Девочки были разновозрастными. В какой-то год больше детей у нас ходило в детский сад, в другой – в среднюю школу. Но с 2015 года поменялось законодательство, и процесс приема ребенка в детский дом усложнился. Раньше у нас дети были в основном из регионов, потому что Москва все-таки более благополучная. Но к началу 2015 года мы многих детей раздали по семьям, а дети из регионов в связи с изменениями в законодательстве в московский детский дом попасть уже не могли. И получилось так, что у нас есть дом, есть специалисты, а детей все меньше и меньше. И тогда у матушки игумении родилась мысль, почему бы не заняться устройством детей-инвалидов, например, детей с синдромом Дауна?

Подопечные Таня и Ульяна

Мы долго вынашивали эту мысль, потому что мы ведь не были коррекционным детским домом, у нас не было соответствующих специалистов, это дело было для нас совершенно новое. Но, всё-таки, подготовившись, мы в сентябре 2015 года взяли достаточно много «солнечных» маленьких девочек от 3 до 7 лет.

В нашем доме в основном «солнечные» дети

– А где вы их нашли?

– Мы связались с Департаментом соцзащиты Москвы и сказали им, что у нас теперь есть такая возможность: созданы условия, подготовлен дом. Они давно уже знают нас и работают с нами в тесном контакте, знают, что мы работаем по совести и занимаемся семейным устройством, и они нам с радостью выделили то количество детей, которое мы могли принять.

С тех пор в нашем доме в основном «солнечные» дети.

Подопечные Таня и Ульяна

– Сколько их сейчас?

– Сейчас у нас 12 детей. Трое детей обычных, остальные – девочки с синдромом Дауна.

– Простите за такой вопрос: а обычных детей не тяготит соседство с необычными детьми, детьми-инвалидами?

– Вот этих троих? Ну что вы, нет! Когда мы взяли «солнечных» детей, у нас полдома было детей обычных. И мы и правда переживали, как они их примут. Готовили, конечно, объясняли, что будут такие-то детки. Но оказалось, что дети все воспринимают гораздо проще. И когда пришли «солнечные» малыши, наши дети словно выросли на голову, они, условно говоря, стали для новеньких старшими сестрами. Обычные дети, наоборот, лучше взрослеют в таких условиях, а «солнышки» тянутся за ними. И это здорово.

Другое дело, что важно правильно выстроить микроклимат, правильные отношения между детьми. Но если это удалось, то больших проблем нет, скорее, одна польза.

Святая преподобномученица великая княгиня Елисавета

– Обычные дети, без синдрома Дауна, у нас учатся в Елизаветинской гимназии, которая относится к Марфо-Мариинской обители. Она расположена за стеной, граничит с обителью. К чести этой гимназии, она принимает всех наших детей, с любыми сложностями в учебе и проблемами восприятия.

А из «солнечных» детей одна девочка – школьница, училась в государственной коррекционной школе на Пятницкой. Еще мы взяли двух совсем взрослых девочек, 17 и 18 лет, из большой государственной системы, где в детском доме было 500 человек детей. Попав в домашние условия, они очень здорово стали адаптироваться: сами убирают свою комнату, ходят в магазин и т.д. И они у нас пошли в технологический колледж, и сейчас они студентки 3-го курса. Мы сами этого не ожидали. У них даже есть студенческие билеты!

– То есть они смогут работать в будущем?

– Эти взрослые девочки, которых мы взяли три года назад, все-таки вряд ли будут самостоятельны. Обслужить себя в какой-то мере они смогут, но присмотр и пригляд взрослого все равно будет нужен. Тем не менее, как студентки, они ездят в колледж три раза в неделю.

– С сопровождающими?

– Всегда.

– То есть речь все-таки не идет о том, что они самостоятельно будут жить в квартире, себя полностью обеспечивать и обслуживать?

– Если бы мы их растили с нуля…

Мы всех их оставляем в своем сердце

– Понятно. А вообще вы отслеживаете дальнейшие судьбы и жизнь ваших воспитанниц?

– Да, всегда. У нас есть такой принцип, что дети, которые к нам пришли, – мы всех их оставляем в своем сердце, мы о них молимся, и мы их поддерживаем. То есть мы с ними созваниваемся, они к нам приезжают раз в год, по возможности, на день выпускников. Если они проживают в регионе, мы сами к ним ездим и возим, что нужно.

– А как складываются обычно их судьбы?

– У нас взрослых выпускников пока немного. Дети уходят в разном возрасте, не обязательно взрослые. Не так давно 17-летняя девочка ушла в приемную семью. Когда я сама сюда пришла, мне досталось три взрослых девочки. Одна из них сейчас замужем, у нее двое детей, и они с мужем часто к нам приезжают. Да все три эти взрослые девочки – они нам с матушкой как дочки. А их дети – нам как внуки.

– А что вы будете делать с девочками с синдромом Дауна потом, вы их куда-то передадите?

– Нет, ни в коем случае! Мы занимается их семейных устройством, в том числе занимаемся сейчас их родными семьями. Это для нас тоже новая история.

«Солнышки», как правило, – это всегда отказники из роддома, из благополучных семей, которые, родив в свое время такого ребенка, испугались. Но им помогли испугаться, это часто случается. У нас есть история, когда родителям сказали, что их ребенок умрет буквально завтра. И так это донесли до них, что у них не было сомнений, что девочка и правда умерла.

Но мы в свое время разослали письма родителям, кого смогли найти, чтобы они знали, что их дети у нас и что мы будем рады, если они придут и узнают об их судьбе. И какие-то семьи откликнулись. А одна достаточно молодая семейная пара, у которых 12-летний сын, пришла, держась за руки. Они оба плакали, заходя к нам: «Покажите нам нашу дочь. Мы думали, что она умерла, мы больше никогда от нее не откажемся». И с этого момента началась работа: подготовка семьи и ребенка. И теперь они абсолютно счастливы, что ее забрали. Этой истории уже около двух лет.

– А трудные дети вам попадаются? А-ля «Республика Шкид»?

– Конечно. Детки попадают в детский дом в связи с трудной жизненной ситуацией. Но с «солнечными» детьми – одни трудности, с обычными – другие. В целом мы стараемся жить, как одна большая многодетная семья. У каждого ребенка есть своя группа. У нас маленькие группы, по три человека в каждой. На этих троих детей двое взрослых – воспитатель и помощник. Живут они в комнатах по 2–3 человека, не обязательно одинакового возраста: мы смотрим, какому ребенку с кем полезно быть.

Дети участвуют в уборке своей комнаты. Взрослые и подросшие девочки учатся стирать, шить, гладить, готовить. Маленькие дети делают то, что им по силам – вытирают пыль, убирают игрушки. Они ходят в магазин со взрослыми, как и старшие, учатся, например, отделять картошку от свеклы, чистить ее.

У каждого из детей своя, индивидуальная программа

Дети живут обычной домашней жизнью. У них обычный быт, быт семьи. Что касается их учебы и кружков, походов в кино или зоопарк – этим занимается старший воспитатель группы. Есть привлеченные специалисты по танцам, по музыкальной терапии. Что хорошо и что полезно для ребёнка, мы определяем индивидуально. Потому что дети очень разные. Кому-то хорошо рисовать, а кому-то это неинтересно, и он занимается танцами, потому что у него есть талант. Так что у каждого из детей своя, достаточно индивидуальная программа.

Когда мы сюда пришли в 2010-м году, здесь все было прекрасно, но социального служения здесь еще не было. И мы очень молились, чтобы эта обитель стала домом для всех – для детей, которые здесь живут, для людей, которые здесь работают, для сестёр обители и для всех обращающихся сюда.

Мы очень рады, что обитель становится для многих настоящим домом, сотрудники любят свою работу и нашу обитель, дорожат ею. Обитель потихонечку привлекла сюда огромное количество людей – сотрудников, добровольцев, – возникли разные новые проекты.

Мы видели такие судьбы, что книги можно писать

Инокиня Евсевия:

– Расскажите, если можно, немного о себе: кто вы здесь, как давно?

– Я здесь с 2008 года, то есть уже 10 лет. Послушание сейчас у меня – келарь, а перед этим 7 лет я была благочинной.

Я сюда пришла, когда здесь еще были строительные леса, шла реконструкция обители. Сама я из Астрахани, закончила медицинский колледж и сразу же после его окончания приехала в обитель, потому что мне казалось, что я здесь могу стать сестрой милосердия и послужить людям. Я из мусульманской семьи, в 2007-м году, незадолго до приезда сюда, я крестилась, а в 2008-м уже была в обители.

Я, конечно, не имела представления, что это за обитель, какой у нее Устав. Когда нас посвящали в крестовые сестры милосердия, возрождая традиции Елизаветы Фёдоровны, то архиепископ Алексий (Фролов), сейчас почивший, посвятил нас с условием, что это будет наш первый шаг к монашеству.

Сейчас в нашей обители крестовых сестер посвящают так же, как и при Елизавете Фёдоровне: сначала на 3 года, потом на 6 лет, и только потом уже на всю жизнь. Так было при Великой княгине. Через три года сестра могла уйти из обители, например, создать семью, никто ей в этом не препятствовал. Но могла и продлить свой срок служения здесь. Но нас, первых сестер, посвящали с этим условием (условием первого шага к монашеству). Со временем мне был предложен постриг, и я сама, конечно, этого хотела, и совсем недавно мой иноческий постриг состоялся.

– Простите за, может быть, слишком личный вопрос. Вы сказали, что вы из мусульманской семьи. А как ваши близкие отнеслись к вашему Крещению и вашему постригу?

Родители мне преподали христианский пример, будучи мусульманами: пример терпимости

– Конечно же, они очень удивились и даже испугались, думали, что я попала в какую-то секту. Но они очень доверяли мне. Потом они приехали, посмотрели, в какой «секте» я живу (смеется), успокоились, увидели, что здесь много детей-инвалидов и что мы им помогаем, что здесь хорошие люди, познакомились с нашими старшими сестрами. Родители мне сами преподали христианский пример, будучи мусульманами: пример терпимости, что они настолько меня любят, что приняли мой выбор.

– Скажите, а вот быть монахиней – насколько это сложно, насколько у вас, например, напряженный график? Остается время от послушаний на молитву и духовное сосредоточение?

– Наша игумения, матушка Елизавета, регулярно ездит в Грецию и там, как пчёлка, которая может найти и потребить благодатный нектар, посещает один женский монастырь и кое-что заимствует из его опыта. В этом монастыре строгий Устав, и мы переняли некоторые моменты. Теперь у нас все довольно регламентировано по времени. Есть точное время для отдыха, точное время для молитвы. И мы очень благодарны матушке, что опираемся на правильное разграничение времени в послушаниях и молитве. Благодаря этому режиму теперь можно многое успевать.

– А то, что монастырь находится прямо в центре Москвы, – это чувствуется или нет?

– Нет, не чувствуется. Разве что проезжающие машины нам об этом напоминают. Даже мы сами говорим иногда между сестрами, что «надо сходить в город». И если бы мы не выходили по благословению на московскую улицу, мы и забыли бы, что в Москве живем. Вы, наверное, сами заметили, что если зайти с Ордынки, то как будто попадаешь в другое пространство.

– А как часто вы в город выходите?

– Редко. Вот наши сестры милосердия часто посещают больных, наших подопечных. Но если вдруг случается так, что на патронаже не хватает рук сестер милосердия, то выходит монашествующая сестра. Но это бывает очень редко. Хотя я вчера, как келарь, ездила на рынок за фруктами. Я каждую неделю на рынок езжу.

– Прохожие не оглядываются, когда вы в монашеском облачении идете?

– По-разному. Наверное, больше отстраненно как-то воспринимают. Но иногда даже подходят. Был такой случай: в метро подошёл футболист и сказал: мы команда «Локомотив», помолитесь за нас, чтобы мы победили.

– Ну как, помолились?

– Да.

– А они победили?

– Не знаю (смеется).

– А как часто вы исповедуетесь и причащаетесь в обители?

– Каждую неделю исповедуемся и причащаемся. Еще у нас есть так называемый сестринский день, когда мы ограждаем матушку от административно-хозяйственных забот, и матушка проводит с нами беседы, читает духовные книги, и мы рассуждаем над этими духовными книгами.

– А что вы сейчас читаете, если не секрет, какие духовные книги?

– С матушкой Елизаветой мы сейчас читаем Паисия Святогорца.

– А сами вы что сейчас читаете?

– Сейчас читаю книгу Ефрема Святогорца «Моя жизнь со старцем Иосифом».

– А вы сами можете выбрать, какую книгу читать, или надо обязательно брать благословение?

– Если это какая-то светская книга, то берем благословение. Некоторые сестры у нас учатся в ПСТГУ, и если, например, на экзамене нужно отвечать про философов-атеистов, то мы советуемся с матушкой. Но также, допустим, Достоевского матушка нам не рекомендует читать.

– Почему?

– Она говорит, что наш ум устроен так, что мы запоминаем все художественные образы, которые могут быть довольно чувственными, суетными, житейскими, а наша жизнь должна быть направлена на духовное. Но она не то чтобы категорично запрещает открывать Достоевского, но не советует.

– А на кого учатся ваши сестры в ПСТГУ?

– Богословский факультет, направление «История Церкви». Это благословение Святейшего, чтобы монахи и монахини могли получать образование. Если кто-то по старости лет уже не может учиться, матушка здесь организует разные курсы. То есть каждый месяц у нас бывают разные преподаватели – по догматическому богословию, по литургике, по Новому Завету. Мы приглашаем преподавателей из ПСТГУ тоже.

– А доступ в Интернет у вас есть или запрещено?

– Только если в рамках послушания. Например, если мне нужно продукты или оборудование для кухни выбрать. Или для учебы. Я тоже учусь в ПСТГУ.

– А вы могли бы как-то сформулировать, почему вы пришли в монастырь? Зачем вам это нужно – стены, строгий Устав?

– Наверное, для меня лично – потому что мир захлестывает всякими разными житейскими волнами, суетой. Конечно, и мы не избегаем каких-то искушений, но в миру быстрота этих движений (времени, техники, суеты) – на грани фантастики. И все это отвлекает от главного, нет времени остановиться, подумать о Боге, о душе. Даже если захочешь, то тебе практически не остановиться.

Здесь все организовано для того, чтобы человек мог подумать о душе, помолиться Богу

Все-таки здесь, в монастыре, все организовано для того, чтобы человек мог подумать о своей душе, помолиться Богу и поговорить с Ним, сходить на службу. В миру, хочешь не хочешь, а тебя волной отбрасывает снова и снова в житейское море.

Здесь все понимают, что без Бога мы никуда, и ничего без Бога сделать не можем. А вообще служение в монастыре – это радость, и тем более радость, что в центре Москвы есть такой цветник – обитель милосердия. Здесь оказывают помощь очень, очень многим. Мы видели много таких судеб, что нужно просто книги писать – это жизни людей, наших подопечных, которые к нам обращались. Это смягчает нас, дает понимать, что в жизни есть такие скорби. Для христианина это, наверное, очень полезно.

Это принципиальный вопрос – бесплатная помощь

Ксения Коваленок

Ксения Коваленок, главный врач медицинского центра «Милосердие» при Марфо-Мариинской обители милосердия:

– Чем вы занимаетесь в обители?

– Я главный врач Марфо-Мариинского медицинского центра милосердия, работаю здесь с марта 2011 года. Когда я сюда пришла, медицинский центр занимался реабилитацией детей с ДЦП. Его открывала профессор Семенова Ксения Александровна, известный врач-реабилитолог. И мы активно с ней общались, занимаясь сначала только такого рода реабилитацией.

Однако со временем к нам стало обращаться много разных людей и с другими просьбами. В Москве тогда не было тогда хосписов, мало кто оказывал паллиативную помощь. И мы начали думать о создании паллиативной службы для детей. В октябре 2011 года мы открыли выездную паллиативную детскую службу.

Также у нас есть Респис – это тоже паллиативная помощь, но в виде социальной передышки. Мы берем тяжелых детей, за которыми нужен беспрерывный уход, и ухаживаем за ними. А мама может оставить ребенка и где-то отдохнуть. То есть это, прежде всего, помощь для родителей. Ну, и для детей тоже, потому что сидеть дома безвылазно любым детям сложно. Здесь можно выехать на улицу, много разных развлечений в центре города: например, можно дойти пешком до Красной площади, ведь это центр Москвы.

– Какие заболевания у этих детей?

– Заболевания могут быть разные. Это и черепно-мозговые травмы, и генетические заболевания, и дети с тяжелой неврологией.

У нас ещё есть отделение Дети.pro https://detipro.com/ – это два интерната. В одном находятся дети-отказники, в другом – дети с родителями. Там, где мы работаем с детьми и родителями, большая очередь. Мы там тоже занимаемся социализацией детей и их реабилитацией – пытаемся максимально реабилитировать детей.

У нас также было еще два подразделения в самом начале. Сейчас они стали самостоятельными учреждениями, и мы очень за них рады. Один – это наш детский сад для детей с ДЦП. Раньше они были группой дневного пребывания нашего медицинского центра. И второе подразделение – это взрослая выездная служба для пациентов с БАС. Они перебрались в больницу Святителя Алексия, где сейчас помогают этим людям. А у нас, таким образом, осталось четыре подразделения – реабилитация детей с ДЦП, выездная паллиативная служба, Респис и Дети.pro – 4 таких социальных проекта.

Подопечные проекта Дети.pro

– Какого рода помощь центр оказывает детям с ДЦП и другими заболеваниями?

– Амбулаторная реабилитация. То есть ребенок на 3–4 часа примерно приезжает сюда с мамой. Мы занимаемся комплексной реабилитацией. Она включает в себя и педагогическую, и социальную, и медицинскую помощь.

– Родители за это платят?

– Нет, все бесплатно. У нас в обители, в принципе, все услуги оказываются бесплатно для родителей.

– Сколько людей работает у вас в медицинском центре?

– Сейчас штат составляет 110 человек. Но через нас проходит очень много детей, более 300 детей в год. Это московские дети и дети из регионов.

Еще у нас сейчас появляется новый проект – реабилитационное бытовое сопровождение. Мы хотим, чтобы все-таки в нашей стране, как и во всех развитых странах, реабилитация была непрерывной, а не курсовой, как сейчас это по большей части происходит. Курсовая реабилитация не дает такого эффекта, как постоянная, приближенная к жизни и к человеку. И она должна происходить, конечно, беспрерывно. Это должно быть в близком доступе у ребенка, где-то рядом с его домом.

– Вы располагаетесь прямо на территории обители?

– Да, все наши проекты находятся пока здесь, хотя мы мечтаем о новом здании. Конечно, в центре Москвы хорошо находиться, но среда должна быть адаптирована под детей. У нас исторические здания, и они не слишком приспособлены, хотя мы постарались сделать это, как смогли. Но для современного московского центра, я считаю, этого недостаточно. Хотя родители не жалуются, их устраивает, удобное расположение, вроде бы. Но, если бы мы могли ещё сделать удобную среду…

– А сколько детей за все эти годы прошло через вас?

– Я не считала. 0чень много. Вначале были времена, когда у нас за год проходило реабилитацию по 450 детей. У нас были активные благотворительные программы, потому что был постоянный благотворитель, который финансировал более ста детей в год. Но сейчас, после кризиса, он, к сожалению, больше не может этого делать. И теперь наши программы основываются только на фондовой помощи. Количество детей снизилось, потому что фонды отбирают по особым критериям, а для нас важна регулярность. Может быть, семья и могла бы оплачивать нашу реабилитацию, но мы не можем просить деньги здесь. Это принципиальный вопрос – бесплатная помощь.

Есть у нас и другие трудности, связанные с финансированием. Например, у нас очень небольшие для Москвы зарплаты.

– Смотря какой специалист. У нас сиделка получает 25 тысяч рублей, что, я считаю, очень мало, ведь она работает почти круглосуточно. Понятно, что ведущие специалисты, которые порой совмещают несколько должностей, могут получать более-менее приличную зарплату. Но этого тоже мало, потому что их переманивают другие центры на гораздо большие деньги. Потому что у нас люди очень хорошо учатся, получают знания, и в конечном счете каждый сотрудник превращается в уникального специалиста с огромным набором возможностей, и на рынке он стоит уже очень много денег. Они об этом, разумеется, знают, но у нас их устраивает возможность именно лечить, работать на результат. У нас мало таких клиник. Коммерческие ориентированы на деньги и прибыль, государственные – на койко-дни и иные формальные показатели, на госзаказ. У нас же есть счастливая возможность делать то, что считает нужным доктор.

В целом с деньгами сейчас очень сложно. Понятно, что есть какие-то частные пожертвования, мы все время собираем деньги. Наверное, нужна поддержка крупных фондов. Но сейчас даже во всех крупных фондах кризис, время очень непростое. Если раньше денег было чуть больше у всех, то сейчас их как-то становится все меньше и меньше. Люди меньше жертвуют, это стало заметно.

– Какие сложности бывают у вас в общении с родителями? Бывают ли какие-то типичные ошибки и типичные проблемы?

– Это не ошибки, это вообще вопрос правильного восприятия, потому что у нас пока нет в стране комплексной помощи. Родился необычный ребенок, но никто не сопровождает семью. Соответственно, маме самой приходится добиваться, выгрызать, выбивать.

– Почему маме? А папа?

– Папа обычно занимается зарабатыванием денег на все это, а мама как раз вынуждена сидеть дома и заниматься ребенком, хотя она не обучена для этого и делать этого не умеет. И, конечно же, у людей психика не выдерживает многолетней борьбы. К нам приходят люди, которые уже в этой борьбе сгорели, выгорели и уже мало понимают, как правильно помочь своему ребенку. Иногда с ними сложно общаться и убедить их, как правильно это делать. Если бы эта помощь оказывалась на раннем этапе, была бы комплексной и была бы маршрутизация, то мама могла бы выйти в какой-то срок на работу и не сидеть дома с ребенком.

Подопечные проекта Дети.pro

– Должны быть учреждения, которые будут постоянно заниматься с ребенком.

– Но его же нельзя отдать из семьи?

– А не надо его отдавать. В обычной семье рождается ребенок, идет в детский сад, мама идет на работу. Здесь должно быть то же самое.

Но у наших мам нет возможности работать, и при этом они не профессиональные сиделки или врачи. В результате они и не могут правильно помочь своему ребёнку, и выпадают из социума. Хотя, быть может, они больше бы пользы принесли на своей работе. Но они выгорают, получая тяжелые психологические травмы. И ребенок не получает полноценной помощи, потому что рядом с ним нет профессионала. Маме некуда отдавать ребенка, чтобы ему оказывали профессиональную регулярную помощь. Чтобы ребенок пришел в учреждение, с ним и двигательно занимались, и умственно, и коммуникацию развивали, чтобы он социализировался и потом мог жить самостоятельно.

Надо как-то помогать уже выросшим инвалидам оставаться в социуме. И это очень большая проблема. Соответственно, созданную неправильную систему надо менять. Но у нас только НКО начинают что-то делать по этому поводу, а государство совершенно не подтянулось и сильно отстает.

Чтобы понять монашество, надо пожить в монастыре

Марфо-Мариинская Обитель

Инокиня Амвросия:

– Расскажите, пожалуйста, о себе, кто вы, и как давно вы здесь?

– Меня зовут Амвросия. Здесь я уже почти 10 лет. Я инокиня, это первая ступень монашества. Мое послушание – благочинная, и еще старший уставщик.

– Могли бы вы сказать, что такое для вас Марфо-Мариинская обитель?

– Для меня это, прежде всего, монастырь, причем с первого дня, когда я сюда пришла. Тогда это была еще только обитель, без монастыря.

– Расскажите, пожалуйста, как проходит день у монахини?

– У монахинь подъем в 6 часов. Некоторые встают раньше. В половине седьмого – утреннее правило, потом сразу служба, после службы завтрак. После завтрака есть немного времени на отдых, потом начинаются послушания, потом обед. После обеда снова послушания, и так до ужина. Потом ужин в 17–30, после ужина вечерняя служба, которая начинается в 18–00. Потом вечернее правило, потом отдых.

– А какие послушания вообще несут монахини?

– У монахинь в основном послушания, не связанные с выходом в город и социальным служением. Белые сестры занимаются социальным служением. Монашеские же послушания – хозяйственные, административные, в храме, в трапезной и так далее.

Марфо-Мариинская Обитель

– Интересно, а вы не чувствуете некоторых неудобств от того, что монастырь расположен прямо в центре Москвы? Сразу за стеной тут бывает шумно и многолюдно.

– Я не знаю, почувствовали ли вы это, но многие говорят, что когда заходишь сюда, за эти стены, то как будто попадаешь в другой мир. Здесь тихо, и воздух другой, и даже свет.

– Разрешите задать один глупый вопрос. Есть такое представление, что в монахи идут люди, у которых не удалась жизнь, и они просто прячутся от жизни в монастырь из-за собственной слабости. Как вообще люди приходят к монашеству?

– Все по-разному. У всех свой путь к Богу, в монастырь. Этого нельзя объяснить. Некоторые приходят в монастырь по одним мотивам и вроде бы временно, а когда начинают с нами жить, то понимают, что это их жизнь, и они хотят остаться. У них появляются уже другие мотивы. А так, когда человек приходит в монастырь сразу сознательно… это нельзя объяснить. Просто он понимает, что это его жизнь.

У нас много сестер с высшим образованием. Есть даже кандидаты наук.

– А можно сказать, что в монастыре между монахинями полное взаимопонимание и любовь, или все-таки бывают какие-то трения, даже ссоры?

– У нас – нет. Здесь становишься уже другим человеком.

– Каким? Что вы имеете в виду?

– Я на самом деле ни разу не слышала, чтобы у нас сестры между собой, например, ругались. Вообще я могу сказать, что у нас идеальный монастырь. И это не потому, что я здесь живу, а потому что уже знаю эту жизнь.

Мы должны с любовью служить людям. И сестрам, и всем тем, кто оказывается рядом с нами. Я помню, говорилось, что сестре рядом с тобой должно быть удобно жить: приятно, хорошо и комфортно. У нас все так и стараются.

– А что лично вас привело в монастырь?

– От противного, наверное. Я сказала, что не хочу в монастырь, – и оказалась в монастыре.

– А как такое возможно?

– Это личное.

– Понятно. Говорят, что в современном мире монашество становится все слабее духовно, монахов все меньше. Вообще, современная жизнь не способствует духовному образу жизни и уходу в монахи – слишком много развлечений и соблазнов.

– Неправда. Все-таки монастыри не пустые. У всех свои склонности. Кто хочет жить в миру – тот живет в миру. У кого склонность к такой жизни – оказывается в монастыре. Я думаю, что, если больше будут узнавать о монастыре правду и больше посещать нас, то все будет хорошо. Но просто поговорить или понять за день-два дня, что это такое – быть монахом, невозможно. Надо пожить в монастыре, чтобы понять: нравится тебе такая жизнь или нет. Хочешь ты так жить или нет.