Ветка спелых рубинов из глубин Нарнии: опыт внимательного чтения сказок Клайва Льюиса

15 января 2020

Автор:

СТРУЕВ Димитрий, священник

Журнал: № 1 (93) январь 2011

Ветка спелых рубинов из глубин Нарнии: опыт внимательного чтения сказок Клайва Льюиса

Почти три года назад я обсуждал идею этой статьи с переводчицей Натальей Леонидовной Трауберг, светлой и мудрой христианкой, когда-то впервые открывшей российскому читателю Клайва Льюиса. Наталья Леонидовна очень живо отреагировала тогда, и мы договорились, что я приеду к ней обсудить текст готовой статьи. Однако вскоре она слегла, и успеть написать статью при ее жизни у меня так и не дошли руки. Теперь мне остается только посвятить статью ее памяти с благодарностью Богу за встречу с этим дивным человеком.

Представьте себе книжку с картинками, из которой внезапно исчезли буквы. Картинки красочные, смотреть интересно, можно даже представление о сюжете составить. Но все же, несмотря на впечатления от картинок, мы будем лишены большей части того, что эта книга могла бы дать.

Хорошо, что так не бывает. Но вот так, чтобы буквы остались, а смыслы исчезли, — так, увы, случается. Может, и не все смыслы, но самые важные. Так вышло с «Хрониками Нарнии» в России.

Дело в том, что Клайв Льюис писал сказки-притчи для детей и взрослых, более или менее знакомых с христианством — с ключевыми библейскими сюжетами, с основными понятиями христианского вероучения. Правда, по его словам, ошибаются люди, которые «думают, что я начал с того, что спросил себя, как бы рассказать детям о Христианстве; […] составил список основных христианских истин и выработал аллегории, чтобы описать их. Всё это — чистая фантазия. Я не смог бы так писать. Всё начиналось с образов: фавн, несущий зонтик, королева на санях, великолепный лев. Изначально не планировалось ничего, связанного с христианством, этот элемент проявился как бы сам по себе» ( К. С. Льюис, «Другие миры»). Однако христианство «проявилось» под пером сказочника потрясающе глубоко и ярко. Но для постсоветского читателя, зачастую имеющего весьма отдаленное представление о христианстве, из этой дивной книжки исчезла немалая часть смыслов. В таком случае, хорошо бы поднести страницы книги к светильнику (бывают такие невидимые буквы, которые проявляются вблизи лампы), и тогда содержание ее оживает, как самоцветы на дне нарнийского мира, в стране Бисм: «А у нас в Бисме все это живое, как трава или цветы. Я сорву для вас ветку спелых рубинов, выжму чашечку алмазного сока. Да вы и прикоснуться не захотите к холодным сокровищам ваших мелких шахт, когда испробуете живые». (Перевод Татьяны Шапошниковой).

Протоиерей Александр Мень говорил о попытках изображать Иисуса Христа в художественных произведениях: «образ Христа… не обладает той яркостью, которая присуща ему в Евангелиях. Здесь нет ничего удивительного. Для художественной литературы подобная задача так и осталась непосильной. Пожалуй, единственный из беллетристов нашего века, который с ней справился, — это Клайв Стейплз Льюис. Но в его цикле о фантастической стране Нарнии дан не исторический Христос; Его символизирует образ священного Льва Аслана. Однако этот иносказательный образ ближе к евангельскому Христу по духу, чем все попытки романистов «живописать» события Нового Завета» (Мень А. В поисках подлинного Христа. Евангельские мотивы в западной литературе // Иностр. лит. — 1991. — № 3. — С. 237–247.) Тем, кому случится соотносить «Хроники Нарнии» со Священным Писанием, например, на уроках внеклассного чтения, или разбирая книгу с собственными детьми, я бы советовал обозначить основную тему каждой сказки-притчи. Конечно, с оговоркой, что эта тема не единственная, что Льюис глубок, и у него не только в каждой сказке, но и в отдельном эпизоде можно обнаружить несколько пластов. Тем не менее, попробуем начинать с главного…

«Племянник чародея», «Лев, колдунья и платяной шкаф»

В разных изданиях то одна, то другая из этих историй стоит в начале. Это потому, что сказка «Племянник чародея» — первая в цикле по хронологии событий, хотя написана она была предпоследней («обрамление» для «Хроник Нарнии», начало и конец, Льюис создавал в последнюю очередь). Книга «Лев, колдунья и платяной шкаф» возникла первой. С этой истории у читателя начинается знакомство с детьми Пэвенси, двумя братьями и двумя сестрами, героями большей части «Хроник», которые перемещаются из нашего мира в волшебную Нарнию.

Обе эти части дают возможность говорить об основах христианского вероучения: сотворение мира — грехопадение — искупление. Слово, творящее Нарнию, в «Племяннике чародея» звучит песней. Всё, созидаемое божественным пением, — благо, но по вине человека в этот новорожденный мир проникает зло. Сюжет сказки не точно повторяет библейский: все-таки это притча, а не пересказ. Поэтому герои, мальчик и девочка, на глазах которых появилась Нарния, не вкушают запретный плод, а ударяют в колокол, который будит злую колдунью, воплощение гордости и властолюбия. Дерево будет позже: мальчик, маленький потомок Адама, оказывается перед выбором между советом колдуньи, уговаривающей его без разрешения Льва сорвать плод вечной молодости, и послушанием Аслану. На этот раз герой сказки выдержал искушение. Как награда за послушание, мальчику, мечтающему об исцелении плодом волшебного дерева смертельно больной матери, плод достается от Аслана, и сбывается его главная мечта. (Лев же объясняет ему, что если бы он сорвал плод по своей воле, жизнь его матери продлилась бы, но украденный плод сделал бы ее несчастной.)

Новое волшебное дерево, выросшее из сорванного по воле Аслана плода, призвано хранить Нарнию от власти колдуньи, но сила дерева не вечна. Ко времени попадания в волшебный мир четверых Пэвенси Нарния пребывает в состоянии непрестанной зимы и в рабстве у колдуньи, и в ожидании избавления — пришествия Аслана. И Аслан приходит. И здесь есть предательство, необходимость Жертвы, казнь, Воскресение. Удивительно, что эта сказка вышла в издательстве «Детская литература» в 1978 году: цензоры не разглядели в ней христианских мотивов. Впрочем, в те годы для советского читателя эта история действительно вряд ли могла содержать «религиозную пропаганду», особенно в отрыве от контекста остальных сказок цикла. Вряд ли многие тогда смогли увидеть в Аслане Христа.

«Принц Каспиан»

В этой сказке ключевой становится тема веры. Потомки разбойников, попавших в Нарнию из нашего мира, вели войну с коренными нарнийцами, победили их, вытеснили оставшихся в живых говорящих зверей, фавнов и гномов в глубину заповедного леса и постарались стереть из общественного сознания любую память о них, так же, как и веру в существование Аслана. Мало того, теперь даже среди старых нарнийцев не все верят в Аслана. Разумеется, Льюис в 1949 году, когда писался «Принц Каспиан», знал, что происходит с религией в Советском Союзе. Однако речь в сказке идет не только о лишенном веры обществе, но и о проблеме веры в личном опыте конкретного человека. Из четверых Пэвенси, детей, снова попавших в Нарнию, в существовании Аслана не сомневается никто. Однако когда лев впервые является детям, видит его только младшая девочка, Люси; видит, но не может убедить братьев и сестру, что Аслан пришел и зовет их идти за ним:

… она почувствовала, что целует его, пытаясь, насколько может, обхватить его шею, зарывает лицо в шелковистое великолепие гривы.

— Аслан, Аслан, дорогой Аслан, — всхлипывала Люси. — Наконец-то.

Огромный зверь перекатился набок, так что Люси оказалась — полусидя, полулежа — между его передними лапами. Он наклонился и чуть коснулся языком ее носа. Она смотрела не отрываясь в его большое и мудрое лицо.

— Добро пожаловать, дитя, — сказал он.

— Аслан, — проговорила Люси, — а ты стал больше.

— Это потому, что ты становишься старше, малютка, — ответил он.

— А не потому, что ты?

— Я — нет. Но с каждым годом, подрастая, ты будешь видеть меня все больше.

Она была так счастлива, что не хотела говорить. Но заговорил Аслан.

— Люси, — сказал он, — мы не должны здесь долго лежать. У тебя есть дело, и уже много времени сегодня потеряно.

— Да, разве не обидно? — сказала Люси. — Я ведь ясно тебя видела, а они не поверили. Они такие…

Где-то в глубине огромного львиного тела прокатилось чуть слышное рычание.

— Прости, — сказала Люси, поняв, отчего он сердится. — Я не собиралась наговаривать на других. Но ведь я все равно не виновата, правда?

Лев посмотрел ей прямо в глаза.

— Ах, Аслан, — сказала Люси. — Ты думаешь, я виновата? А что мне оставалось? Я же не могла оставить всех и пойти за тобой одна? Не смотри на меня так… ну да, наверное, могла. Да, и я бы не была одна, если бы была с тобой. Но разве это было бы хорошо?

Аслан не отвечал.

— Значит, — выговорила Люси совсем тихо, — все оказалось бы хорошо — как-нибудь? Но как? Пожалуйста, Аслан! Мне нельзя знать?

— Знать, что могло бы произойти, дитя? — спросил Аслан. — Нет. Этого никто никогда не узнает.

— Вот жалость, — огорчилась Люси.

— Но каждый может узнать, что произойдет, — продолжал Аслан. — Если ты сейчас пойдешь обратно и разбудишь их, и скажешь им, что снова видела меня, что вы должны все сейчас же встать и следовать за мной, — что тогда произойдет? Есть только один способ узнать.

— Значит, ты хочешь, чтобы я это сделала? — прошептала Люси.

— Да, малютка, — сказал Аслан.

— Другие тебя тоже увидят? — спросила Люси.

— Поначалу определенно нет, — сказал Аслан. — Позже, смотря по обстоятельствам.

— Но они же мне не поверят! — воскликнула Люси.

— Это не важно, — отвечал Аслан.

(Перевод Екатерины Доброхотовой-Майковой).

В ответ на вопрос о том, почему именно Люси — и только она — видит Аслана, читавшие Евангелие, может быть, вспомнят слова Христа: «Блаженны чистые сердцем, ибо они увидят Бога». Те, кому не знакома Нагорная проповедь, может быть, выразят это своими словами. Однако вера проявляется не только в способности увидеть Аслана. Люси должна выполнить волю Аслана. Сейчас следование его воле в том, чтобы пойти по определенному пути, ведя за собой остальных; самое большое испытание будет, если никто не согласится пойти с ней — Люси все равно должна идти за Асланом. Аслан молчит, когда она, пытаясь оправдать себя, задает вопросы; молчит — потому что она сама знает ответ: «С тобой я не была бы одна». Может быть, ее близкие пойдут за ней, если она прямо сейчас разбудит их… Может быть. И есть только один способ узнать.

«Конь и его мальчик»

В этой сказке нет перемещений между мирами: всё действие происходит в Нарнии и окрестностях. Главная тема — Промысл. Когда раскрываются значения неслучайно складывавшихся событий, важно не свести смысл сказки к плоскому «все в жизни не просто так», а суметь раскрыть смысл промысла Божия как взаимодействие воли всеведущего Бога и свободной творческой воли человека. Кульминация темы промысла Божия — встреча главного героя, мальчика по имени Шаста, с неведомым ему и поначалу невидимым для него Асланом:

Что-то (или кто-то) шло так тихо, что Шаста подумал, не померещилось ли ему, и успокоился, но тут услышал очень глубокий вздох и почувствовал на левой щеке горячее дыхание. […] Конь шел неспешно, а существо шло почти рядом. Шаста терпел, сколько мог; наконец, он спросил:

— Кто ты такой? — и услышал негромкий, но очень глубокий голос:

— Тот, кто долго тебя ждал.

— Ты… великан? — тихо спросил Шаста.

— Можешь звать меня великаном, — отвечал голос. — Но я не из тех созданий, которых ты назвал бы великанами.

— Я не вижу тебя, — сказал Шаста и вдруг страшно испугался. — А ты… ты не мертвый? Уйди, уйди, пожалуйста! Что я тебе сделал? Нет, почему мне хуже всех?

Теплое дыхание коснулось его руки и лица.

— Ну как, живой я? — спросил голос. — Расскажи мне свои печали.

И Шаста рассказал ему всё — что он не знает своих родителей, что его растил рыбак, что он бежал, что за ним гнались львы, что в Ташбаане случилась беда, что он настрадался от страха среди усыпальниц, а в пустыне выли звери, и было жарко, и хотелось пить, а у самой цели еще один лев погнался за ними и ранил Аравиту. Еще он сказал, что давно ничего не ел.

— Я не назвал бы тебя несчастным, — сказал голос.

— А то как же! И львы за мной гнались, и…

— Лев был только один, — сказал голос.

— Да нет, в первую ночь их было два, а то и больше, и еще…

— Лев был один, — сказал голос. — Он быстро бежал.

— А ты откуда знаешь? — удивился Шаста.

— Это я и был, — отвечал голос.

Шаста онемел от удивления, а голос продолжал:

— Это я заставил тебя ехать вместе с Аравитой. Это я согревал и охранял тебя среди усыпальниц. Это я, — уже львом, а не котом — отогнал от тебя шакалов. Это я придал лошадям новые силы в самом конце пути, чтобы ты успел предупредить короля Лума. Это я, хотя ты того и не помнишь, пригнал своим дыханьем к берегу лодку, в которой лежал умирающий ребенок.

— И Аравиту ранил ты?

— Да, я.

— Зачем же?

— Сын мой, — сказал голос, — я говорю о тебе, не о ней. Я рассказываю каждому только его историю.

— Кто ты такой? — спросил Шаста.

— Я — это я, — сказал голос так, что задрожали камни. — Я — это я, — громко и ясно повторил он. — Я — это я, — прошептал он едва слышно, словно слова эти прошелестели в листве.

Шаста уже не боялся, что кто-то его съест, и не боялся, что кто-то — мертвый. Но он боялся — и радовался. (Перевод Натальи Трауберг).

В письмах Льюис подтверждал верность догадок читателей о том, что троекратный ответ Аслана «Я — это я» — намек на исповедание Бога, единого в Троице.

«”Покоритель зари”, или Плавание на край света»

В этой сказке наибольшее количество тем из сферы нравственности, многие из ее эпизодов можно было бы рассматривать как притчи. В качестве наиболее важной можно было бы выделить тему покаяния, раскрытую в образе Юстэса — двоюродного брата детей Пэвенси, который попал в Нарнию вместе с Люси и Эдмундом. Исключительно вредный характер Юстэса приводит к тому, что на одном из островов он попадает в печальное приключение: превращается в огромного дракона, с которым путешественники не знают, что делать, поскольку остров пора покидать, а взять дракона с собой невозможно. Когда сам Юстэс-дракон приходит в отчаяние, ему является Аслан:

Лев велел встать и идти за ним.

[…] Мы поднялись на какую-то гору, […] посреди сада был источник. […] Лев велел мне раздеться, […] я ответил было, что раздеться не могу, потому что не одет, но тут вспомнил, что драконы — вроде змей, а те ведь умеют сбрасывать кожу. Наверное, подумал я, этого он и хочет, и начал скрестись, царапаться, только чешуя посыпалась. Потом я вонзил когти поглубже, и с меня полезла шкура, как с банана. Она слезла целиком, и упала на землю. Ох, какая она была мерзкая! Я обрадовался и пошел к воде.

Но когда я собирался окунуться, я увидел свое отражение. Шкура была такая же грубая, морщинистая, чешуйчатая. Ничего, подумал я, наверное, это еще одна, нижняя, сниму и ее. Я снова стал чесаться и скрестись, и нижняя шкура сошла не хуже верхней. Я положил ее рядом и снова двинулся по ступеням.

И опять все повторилось, как в первый раз.

[…] Тогда лев сказал: «Давай-ка я сам тебя раздену». Я очень боялся его когтей, но теперь мне было все равно, и я послушно лег на спину.

Он дернул шкуру, и мне показалось, что он мне сердце разорвет. А когда она стала слезать, боль была такая, какой я в жизни не знал. Выдержал я от радости: наконец-то шкура сойдет! […] Ну так вот, он содрал эту мерзкую шкуру, как трижды сдирал я, только теперь было больно, и бросил ее на землю. Она была гораздо толще, грязнее и гнуснее, чем три первые. А я вдруг стал гладкий, как очищенный прутик, и очень маленький… Тут он подхватил меня лапами — тоже очень больно, без кожи-то! — и швырнул в воду. Вода обожгла меня, но через мгновение стало хорошо — я плавал, плескался, нырял, пока не почувствовал, что рука уже не болит. Тогда я и увидел, что снова превратился в человека. (Перевод Татьяны Шапошниковой).

Человек пытается раскаиваться, исправлять греховную жизнь, но раз за разом ничего не меняется. Под содранной драконьей шкурой оказывается другая, такая же. И только когда Сам Господь, попуская быть болезням, клевете, скорбям, помогает покаянному очищению души, бывает очень больно, но боль эта служит к облегчению, к восстановлению поврежденного грехом человеческого облика. Еще важно помнить, что покаяние является основным смыслом таинства крещения, поэтому ассоциация источника с купелью крещения не случайна.

«Серебряное кресло»

В этой сказке Юстэс и его соученица по имени Джил по повелению Аслана отправляются на поиски принца Рилиана — пропавшего сына короля Каспиана. Джил получает от Аслана задание: утром, днем и вечером она должна повторять то, что Лев велел ей запомнить, а именно — определенные приметы, называемые в сказке знаками, с помощью которых дети смогут найти принца. Джил не видит смысла в этих повторениях, особенно когда все устали, замерзли и хотят спать. Знаки постепенно забываются, и путники попадают в беду. Им удается выбраться только благодаря Аслану, который явился Джил во сне и напомнил знаки. Смысл лейтмотива необходимости повторения знаков, и, соответственно, центральная тема книги «Серебряное кресло» — духовная дисциплина. Регулярность молитвенного правила, чтения Писания, участия в богослужениях необходима в христианской жизни; отказ от этой регулярности приводит к печальным последствиям. «Бог будет судить нас не за оставление молитвы, а за последовавший за этим оставлением вход в нас бесов» — это слова преподобного Исаака Сирина.

В начале 1990-х диакон Андрей Кураев написал замечательную статью «”Закон Божий” и ”Хроники Нарнии”». О. Андрей объясняет в ней, в частности, «отсутствие чуда Евхаристии — главного чуда Евангелия» в льюисовских сказках: «В мире Нарнии, где и так слишком много чудес, церковные таинства (и важнейшее среди них — чудо Причастия Богу) выглядели бы слишком обыденно, неизбежно редуцировавшись до ритуальной магии». Долгое время я был согласен с этой мыслью, но однажды увидел… если не опровержение ее, то важную оговорку. Вот эпизод из финала сказки «Серебряное кресло», где звучит явный намек на Причастие, поскольку речь идет о животворящей Крови Господней, преображающей тленное человеческое естество в бессмертное:

— Сын Адама, — сказал Аслан, — пойди в чащу, сорви колючку и принеси ее мне.

Юстэс повиновался. Колючка была с целый фут длиной и острая, как шпага.

— Воткни ее в мою лапу, сын Адама, — сказал Аслан, протягивая Юстэсу правую переднюю лапу.

— Это непременно надо? — спросил Юстэс.

— Да, — сказал Аслан.

И Юстэс стиснул зубы и воткнул колючку, и показалась огромная капля крови, и упала в ручей над телом короля. Скорбная музыка смолкла, а мертвый король стал меняться. Белая борода посерела, потом пожелтела, укоротилась, исчезла совсем; запавшие щеки округлились, морщины разгладились, глаза открылись; он улыбнулся, поднялся, и перед ними встал юноша, нет — мальчик (Джил не смогла бы сказать точно, на горе Аслана возраста нет, да и тут, у нас, только очень глупые дети выглядят совсем по-детски, и очень глупые взрослые совсем по-взрослому). Он бросился к Аслану и обнял его, и поцеловал, как целует король, а Аслан поцеловал его, как целует лев. (Перевод Татьяны Шапошниковой).

«Последняя битва»

Эта книга являет смысл христианскй эсхатологии, учения о конце земной истории, о переходе мира в новый эон бытия. Льюис объясняет, почему конец неизбежен, показывая состояние общества, у которого нет будущего. Вера в настоящего Аслана заменена поклонением фальшивому льву, и это поклонение перемешано с демоническим культом враждебного нарнийцам народа. Так показан религиозный синкретизм, признак последнего времени. «В пяти лигах от Кэр-Параваля кентавр Руномудр лежит бездыханный, с тархистанской стрелой в боку. Я был с ним в последние часы. Он послал меня а вашему величеству с такими словами: «Помните, все миры приходят к концу, и доблестная смерть — драгоценное сокровище, доступное даже беднейшему из бедных». (Перевод Екатерины Доброхотовой-Майковой).

Нарния гибнет, и ее жители проходят перед лицом Аслана. Те, кто не способен взглянуть в любящие глаза Льва с ответной любовью, исчезают в его тени, распростертой слева от него. А те, кто наследовал спасение, оказываются в новой Нарнии, бесконечной и «более настоящей», чем старая. Там встречаются все любящие друг друга нарнийцы и «дети Адама и Евы»: «Вся их жизнь в нашем мире и все приключения в Нарнии были только обложкой и титульным листом; теперь наконец началась Глава Первая Великой Истории, которую не читал ни один человек на земле: истории, которая длится вечно; Истории, в которой каждая глава лучше предыдущей».

В финале «Покорителя зари» Льюис прямо говорит, для чего нужно было его героям — а вместе с ними и читателям — побывать в Нарнии. «На самом краешке нарнийского мира», как напишет позже Льюис в одном из ответов на письма читателей, Спаситель показан в более знакомом для христианской традиции образе — как Агнец (хотя и Христос-Лев не придуман Льюисом, а заимствован из Писания: Лев от колена Иудина (Откр 5:5); даже рыба на углях костра здесь из Евангелия от Иоанна (21:9):

— Идите, позавтракайте, — нежно и звонко сказал ягненок. Только тут дети заметили в траве полупогасший костер, на котором пеклась рыба. Они сели и принялись за еду, впервые за долгое время ощутив голод. Такой вкусной рыбы им еще никогда не приходилось есть.

— Простите, ягненок, — сказала Люси, — мы попадем отсюда в страну Аслана?

— Нет, — сказал ягненок. — Вы попадете в страну Аслана из вашего собственного мира.

— Как? — воскликнул Эдмунд. — Неужели туда можно попасть от нас?

— В мою страну можно прийти из всех миров, — сказал ягненок. И пока он говорил, его снежное руно вспыхнуло золотым пламенем. Он стал быстро расти — и вот, перед детьми, сверкая гривой, стоял сам Аслан.

— Ах, Аслан, — сказала Люси, — как же попасть в твою страну из нашего мира?

— Я буду учить вас этому всю жизнь, — ответил Лев. — Сейчас я не скажу, долог путь или короток, знайте лишь, что он пересекает реку. Но не бойтесь, я умею строить мосты. А теперь идите. Я открою дверь в небе и выпущу вас в ваш мир.

— Аслан, — сказала Люси, — прежде чем мы уйдем, скажи нам, пожалуйста, когда мы вернемся в Нарнию?

— Дорогая моя Люси, — нежно сказал Лев, — ни ты, ни твой брат больше туда не вернетесь.

— Ой, Аслан! — воскликнули Люси и Эдмунд.

— Вы слишком выросли, дети, — сказал Аслан, — и должны, наконец, войти в свой собственный мир.

— Дело не в Нарнии! — всхлипнула Люси. — А в тебе. Там тебя не будет. Как мы сможем без тебя жить?

— Что ты, моя дорогая! — отозвался Аслан. — Я там буду.

— Неужели ты бываешь и у нас? — спросил Эдмунд.

— Конечно, — сказал Аслан. — Только там я зовусь иначе. Учитесь узнавать меня и под другим именем. Для этого вы и бывали в Нарнии. После того, как вы узнали меня здесь, вам будет легче узнать меня там. (Перевод Татьяны Шапошниковой).

В ответных письмах читателям Льюис объясняет многие аллегории и помогает распознавать цитаты. Автор предстает дружелюбным и ласковым, радостно беседующим с детьми о каких-нибудь котятах и прочих важных вещах, и в то же время — вдумчивым и деликатным наставником в христианской жизни. Самое, пожалуй, пронзительное из его писем — ответ маме девятилетнего американского мальчика по имени Лоренс, который запереживал, что любит Аслана больше, чем Христа. Льюис сначала объясняет: «когда Лоренс думает, что любит Аслана, он на самом деле любит Иисуса, и, может быть, любит Его больше, чем прежде», а потом добавляет вот что:

На месте Лоренса я бы просто говорил, когда молюсь: «Господи, если то, что я чувствую и думаю об этих книжках, Тебе не нравится и для меня вредно, пожалуйста, забери у меня эти чувства и мысли, а если в них нет ничего плохого, тогда, пожалуйста, пусть это перестанет меня тревожить. И помогай мне каждый день любить Тебя больше в том смысле, который важнее всех мыслей и чувств, то есть исполнять Твою волю и стремиться быть похожим на Тебя». Вот что, по моему разумению, Лоренс должен просить для себя, но было бы очень по-христиански, если бы он добавлял: «И если мистер Льюис смутил своими книжками других детей или причинил им вред, пожалуйста, прости его и помоги ему больше такого не делать» (К. С. Льюис, Письма детям, пер. Екатерины Доброхотовой-Майковой // Льюис К. С. Собр. соч. в 8 томах, т.6, с.349—350.)

Дальше писатель обещает молиться о Лоренсе каждый день и предупреждает его маму: «Наверное, он большой молодец; надеюсь, вы готовы к тому, что он может стать святым. Уверен, мамам святых порой приходилось нелегко!»