Нина Васильевна была христианка. Нина Васильевна не могла назвать точную дату, когда она ей стала, поскольку выросла в Советском Союзе, была крещена полулегально в младенческом возрасте, и большую часть своей сознательной жизни прожила «как все», заботясь в основном о хлебе насущном и воспитании детей.

В церковь, что одиноко ютилась на окраине их небольшого города, ходить было «некогда», да и как-то неловко, тогда ещё молодой и образованной женщине. И лишь с «перестройкой», когда негласный запрет на религиозные убеждения был снят, и стало даже модно, демонстрировать свою религиозность, она, как и многие её знакомые женщины, сделалась активной прихожанкой местной церквушки. Тем боле, что дети уже выросли и разъехались кто куда, а сидеть дома перед телевизором надоедало.

Правда, первые шаги на новом поприще церковной жизни давались нелегко: всё было ново, незнакомо. Вид человека в рясе приводил её в чувство благоговейного трепета, и она не пропускала случая «получить благословение», подобострастно бросаясь под ноги появлявшемуся в храме священнослужителю. Всё духовенство, в её глазах, априори были «небожителями», и всё, что бы ни делал батюшка, не подлежало никакой критики, и что бы он ни говорил, носило характер «категорического императива». Другие прихожане были для неё, как «Ангелы Божии» и она «души в них нечаяла». Но, время шло, Нина Васильевна постепенно освоилась, усвоила разницу между аналоем и подсвечником, каноном и кануном и, в скором времени, уже сама выступала в роли консультанта для других, не разбирающихся в этих тонкостях прихожан.

Несколько лет активной церковной жизни, изменили её отношение к самой себе и к окружающим её людям. Если раньше, в то «атеистическое безбожное время», когда она энергично занималась детьми и домом, людей она рассматривала и оценивала с точки зрения их полезности для членов своей семьи, то теперь, все люди поделились в её глазах на верующих и неверующих. Однако и верующие не являлись однородной массой. Нина Васильевна, как опытная христианка, начала отличать ново-начальных, которые, как слепые котята, не знали, куда свечу поставить, от «христиан со стажем», которые не нуждались в её советах и рекомендациях. И, если, к «ново-начальным» она относилась со снисходительным терпением, и всячески заботилась о том, чтобы они «всё

сделали правильно», помогала им сориентироваться и давала «полезные советы», то вторая категория верующих – «христианок со стажем» (это были, конечно, женщины), вызывали в ней чувство ревности и раздражения.

Это чувство мешало жить и не давало покоя. Даже собираясь в храм, Нина Васильевна заранее начинала нервничать, потому что здесь её ждала встреча с этими неприятными людьми. Причина, этого удручающего состояния была, конечно, в них, в этих, «притворяющихся христианками» лицемерках. К этому выводу она пришла, внимательно наблюдая за их поведением: неподходящая для христианина одежда; небрежно наложенное крестное знамение; скупость (ей казалось, что жертвовать они должны много больше); частое или редкое причащение; время, затраченное на исповеди; их взаимоотношения с духовенством и т.д. Ничто не ускользало от её пристального внимания. За этим увлекательным занятием время богослужения проходило незаметно. Единственное, что оставалось для неё неизвестным, так это их «внехрамовая жизнь». Но, Нина Васильевна была уверенна, что и дома у них не «всё так, как надо».

Между ней и другими христианками даже возникло некое негласное соперничество, известное одной лишь Нине Васильевне. Каждый раз, когда она постилась; клала поклоны; читала утренние или вечерние молитвы; или Акафист; или Псалтирь; или Библию, то всегда мысленно противопоставляла себя своим «соперницам», представляя, что, если они и делают то же самое, то, конечно не в таком объёме и не так тщательно, как она.

Безусловно, все эти аскетические упражнения отнимали много сил и времени, так что домашние Нины Васильевны всерьёз стали опасаться за её психическое здоровье, но зато, после таких подвигов, градус раздражения в её душе снижался, и она уже со снисходительным терпением относилась не только к «ново-начальным», но и к «опытным христианкам».

Этот видимый, реально ощутимый, – который можно было измерить количеством постных дней и выполненных поклонов; объёмом прочитанных псалмов и молитв, – духовный рост, наполнял её душу (нет, не гордостью) «радостью». Порой её охватывало такое воодушевление, что она готова была «горы свернуть».

К удивлению, Нину Васильевну стало огорчать храмовое духовенство. Батюшки на исповеди говорили о ненормальном её состоянии, к чему-то призывали, на чём-то настаивали, но она уже не нуждалась, ни в чьих

советах. Переполнявшая сердце «радость» была лучшим подтверждением её духовного роста, а хорошее знание Библии убеждало, что: духовный судит о всём, а о нем судить никто не может (1Кор.2:15).

В скором времени, Нина Васильевна встретила «настоящих христиан». В храме её больше никто не видел.