Есть такая «кодовая фраза», услышав которую, каждый раз непроизвольно вздрагиваешь и думаешь: «Ну вот, опять!». А потом... Потом собираешься с силами и — опять же! — терпеливо объясняешь то, что объяснял уже многократно. Причем делаешь это, зная по опыту, что можешь так и остаться неуслышанным.

Фраза эта следующая: «Вы знаете, батюшка, мне “сделали”!».

Иногда, конечно, заключенная в ней информация облекается и в другую форму: «Мне кажется, что наша соседка колдует», или: «Кто-то нам в дверной косяк булавки втыкает», или: «Меня совершенно определенно кто-то сглазил, я это просто чувствую!». Но суть от формы не зависит, она в следующем: «У меня все плохо, потому что кто-то злоумышляет против меня и использует в борьбе со мной свои либо чужие оккультные знания и способности».

Я не буду отрицать реальности действия в нашем падшем мире демонических сил: для этого надо быть попросту неверующим человеком. Я также, безусловно, признаю и реальность того, что есть люди, которые благодаря своим душевным качествам, намерениям, устремлениям становятся своеобразными проводниками этих сил. Но вот чего я признать не могу и в ложности чего всеми силами стремлюсь уверить рассказывающих подобные истории людей, так это в некой фатальной, мистической обреченности «жертв» и в возможности помочь им так же — лишь неким исключительно мистическим и притом внешним образом.

От кого приходится слышать истории о порче и сглазе по преимуществу? Порой и от постоянных прихожан, которых хорошо и давно знаешь. Но гораздо чаще — от людей, пришедших в храм чуть ли не впервые или же заходящих туда раз в год по неоднократному обещанию. Это люди, как правило, в общем верующие, но в большей степени верующие в то, что «что-то есть». И это «что-то» носит для них настолько неопределенный характер, что если в смертоносную силу зла они поверить способны, то в благость и милость Божию, как и в то, что помимо воли Господней ничего и ни с кем произойти не может, верить им гораздо трудней.

Они говорят о своей беде, своих переживаниях и ждут помощи от священника. Им кажется, что он может сделать что-то, что избавит их от воздействия чужого, «недоброго глаза». Помолиться, что-то такое отслужить, возможно — возложить руки на голову, дать испить какой-то «особенной» освященной воды или произнести не менее особенные слова. Однако священник может и должен сделать прежде всего одну лишь вещь: спросить, как и чем живут пришедшие к нему люди, какое место занимает в их жизни Бог. И не только спросить, но и по-настоящему вникнуть в это.

И вникаешь... И выясняется... Всякое выясняется. Например, что мужчина уже неоднократно был женат, что от первого брака остался у него сын, от второго — дочь, алиментов он не платит, потому что жены «сами виноваты — нечего теперь», нынешней супруге он изменяет, но «ничего страшного в этом нет, поскольку она об этом не знает, и вообще он любит ее и о ней заботится». Или что женщина сделала несколько абортов, потому что «время было такое, надо было личную жизнь устраивать, карьеру делать», а теперь у нее сын, с которым она не то чтобы потеряла сердечный контакт, но и первоначально его не имела. Или... Много еще можно этих «или» назвать — жизнь ими переполнена просто. И при этом при всем человек, с которым ты беседуешь, на исповеди не был никогда и смысла в ней не видит никакого. Ведь, во-первых, «он живет, как все, ничуть не хуже, а, может, и получше некоторых даже», а во-вторых, «зачем вообще это посредничество, неужели нельзя самостоятельно, напрямую, общаться с Богом?» Он бы и вовсе к священнику не обращался, просто подумал: вдруг тот знает что-то о том, как быть, если тебе «сделали»?

Священник знает — как ему не знать! Он даже знает, кто именно сделал и что, и потому права на молчание у него не остается.

— Так это же вы все и сделали! — восклицает он.

— Я?! — удивляется человек,— как это, я?

— Да ведь вся жизнь ваша — это постоянное, ни на минуту не прекращающееся восстание против Бога, вы, как апостол говорит, словно нарочно решились искушать Его (см.: Деян. 5:9). Зачем кому-то что-то вам «делать», когда вы сами, своими собственными руками столько лет разрушали свое благополучие?..

Я не спорю: бывает и так, что ко всему прочему человек действительно столкнулся с чем-то по-настоящему темным и мрачным — еще более темным и мрачным, нежели его небогоугодная жизнь. Но откуда это темное и мрачное получило силу вредить ему и власть над ним? Оттуда — из жизни его, из поступков, из забвения о самом главном: о Боге и о законе Его. И никакие «внешние воздействия» не помогут ему, пока не решится он помочь себе сам, пока не подойдет к необходимости переосмыслить пройденный до этого мгновения путь, пока не решится на подлинное покаяние, основанное на этом переосмыслении и чувстве виновности перед Богом. Пока не решится стать другим — таким, каким хочет видеть его Господь.

Говоришь об этом столько раз, что возникает чувство дежавю. Но говоришь и говоришь. И, слава Богу, иногда удается достучаться до сердца пришедшего к тебе. Но часто не удается — что ни делай, как ни бейся. И уходит человек, разочарованный в тебе и в Церкви. Уходит, конечно, не просто так, а к кому-то другому, кто, как он полагает, сможет ему, в отличие от тебя, помочь. К тому, кто ему действительно, как он это называет, «сделает».

Так трудно человеку поверить, что зависит все только от него, что он сам, будучи сотворенным, является вместе с тем творцом своей собственной судьбы! Так хочется, не теряя дарованной ему свободы, переложить нерасторжимо связанную с ней ответственность за свою жизнь на кого-то другого!

...И смотришь на это, и скорбишь, и понимаешь, что ничего больше поделать не можешь — это не просто случайность, это не ошибка какая-то, это выбор. Выбор, на который свободный человек имеет право и за который обязательно придется отвечать.

Игумен Нектарий (Морозов)

Портал Православие.ру